1937. Трагедия Красной Армии

Сувениров Олег Ф.

Из Бердичевской тюрьмы взывает к Ворошилову 12 июня 1939 г. капитан К.К. Гонсиоровский: «Я арестован, потому, что я поляк. Это понял, когда меня бросили в Бердичевскую тюрьму, в камеру, где сидело 200 арестованных, из них 150 поляков с побитыми спинами, с гниющими ранами… На допросе заместитель начальника особого отдела 3 кд Ложечников объявил мне, что я «объявлен вне закона», что партия разрешила меня бить чем угодно… издевались, избивали меня чем угодно… переломаны ребра, подбита почка… для того, чтобы остаться жить и на суде рассказать всю правду, я сам себя оклеветал, написал на себя ложь» ³⁰⁸. Как явствует из доклада руководства Особого отдела ГУГБ НКВД СССР от 20 сентября 1939 г. Ворошилову, заявление капитана Гонсиоровского о применении к нему со стороны следователей методов физического воздействия расследованием подтвердилось: «Было установлено, что извращенные методы ведения следствия действительно имели место со стороны бывшего заместителя начальника 5 отдела УНКВД по Житомирской области Ремова (осужден) и по его заданию со стороны других следователей Прыгова, Дейч, Крашиненикова (привлечены к судебной ответственности), Ложечникова,

Кухельного, Бирюк и Тимакова. Материалы расследования в отношении последних переданы Особоуполномоченному НКВД УССР» ³⁰⁹.

Есть некоторые свидетельства, что подследственных особых отделов НКВД продолжали бить и пытать и после того, как началась Великая Отечественная война. Арестованный в июле 1941 г. и осужденный в сентябре того же года бывший начальник военторга Западного стратегического направления полковой комиссар З.Л. Шейнкин в своем заявлении от 18 июля 1956 г. на имя председателя Президиума Верховного Совета СССР К.Е. Ворошилова вспоминал: «За 32 суток издевательств в Сухановской тюрьме я потерял половину зубов, оглох, мне почти не давали спать, морально мое состояние трудно было представить, можно было выколачивать любые показания, что я там показывал, я не помню, одно помню, мне было абсолютно безразлично, что со мной делали и что будут делать, жизнь опостылела, хотелось только одного покоя. Было слишком тяжело и обидно. Обидно даже сейчас» ³¹⁰.

Накануне великого армейского праздника – XX годовщины РККА – был арестован заместитель командующего войсками ЗабВО комкор Н.В. Лисовский. В ходе предварительного следствия он признал себя «виновным». Дело было передано в суд. Но на суде Военной коллегии 8 апреля 1940 г. он от всех своих показаний, данных на предварительном следствии, решительно отказался, заявив, что «я был вынужден давать такие показания». Поскольку это был уже 1940-й год, суд возвратил дело на доследование и при вторичном рассмотрении 11 июля 1941 г. (уже в ходе войны) комкор Лисовский получил свою «десятку». Но, пройдя все круги ГУЛАГа, он все-таки выжил и, будучи допрошенным уже в 1955 г., показал, что свои ложные, вымышленные показания на предварительном следствии в 1938–1939 гг. он дал вынужденно, так как следователи Васюк, Розанов, Видякин и др. сажали на ножки перевернутой табуретки, заставляли стоять в течение нескольких суток и допускали другие формы издевательства над ним ³¹¹. Эти показания лично потерпевшего подтверждаются и особистами. Бывший начальник 2-го отделения ОО НКВД ЗабВО Розанов в своем объяснении от 2 октября 1939 г. писал: «Должен сказать, что эти показания были добыты от ЛИСОВСКОГО оперуполноченным Васюк путем применения мер физического воздействия, применение которых потребовали в категорической форме Видякин и Хорхорин. Лисовский допрашивался опер. уполномоченными Васюк и Першиным непрерывно в течение 4–5 суток, стоял, били его по физиономии и т. п.» ³¹². «Сам» Васюк подтвердил, что он допрашивал Лисовского 5—б суток непрерывно и что он избивал его ³¹³ [43] .

43

Васюк и Розанов за применение незаконных методов следствия и фальсификацию дел отделались в 1939 г. увольнением из органов НКВД.

Нелегко было подсудимому решиться и прямо сказать на суде о применявшихся к нему истязаниях. Он прекрасно понимал, что следователи этого ему никогда не простят. И все-таки, обретаясь между жизнью и смертью, встречались люди, которые, надеясь на справедливость советского суда, находили в себе силы сказать об этих злодеяниях следователей вслух. Отказываясь в суде от прежних показаний, корпусной комиссар М.Я. Апсе заявил, что «эти показания им были даны в результате применения к нему следователями мер физического насилия» ³¹⁴. О вынужденности своих «признаний» под физическим воздействием следователя заявил на суде и бывший помощник главного военного прокурора, а затем заместитель наркома юстиции СССР диввоенюрист А.С. Гродко ³¹⁵.

Помощник командующего ОКДВА по материальному обеспечению комбриг С.Ф. Гулин был арестован 23 февраля 1938 г. – в день 20-й годовщины РККА. На предварительном следствии у него выбили «признание» и он показал, что его в заговор завербовал армейский комиссар 2-го ранга Мезис. Потом он назвал в качестве вербовщика маршала Блюхера. Но в судебном заседании награжденный в годы Гражданской войны орденом Красного Знамени Гулин виновным себя не признал и от показаний, данных на предварительном следствии, отказался, заявив суду, что ни Блюхер, ни Мезис в заговор его не вербовали и что впервые показания о причастности к заговору он дал после жестоких избиений ³¹⁶. Бывший начальник политуправления СКВО бригадный комиссар И.А. Кузин показал на суде, что он оговорил ряд товарищей потому, что по отношению к нему применялись меры физического воздействия, вплоть до инсценировки расстрела ³¹⁷. Отказываясь в суде от вырванных у него ранее «признательных» показаний, бывший начальник ОРПО политуправления Черноморского флота полковой комиссар И.А. Орловский заявил, что его показания на предварительном следствии являются результатом невыносимых условий, созданных для него органами следствия ³¹⁸.

Старший преподаватель специального цикла Центральной школы подготовки командиров штаба Разведупра РККА майор И.Э. Розенберг за хорошую работу был удостоен ордена Ленина. Но органы НКВД добрались и до него. 30 апреля 1938 г. он был арестован, на предварительном следствии «сознался» и в том, что участник военно-фашистского заговора, и в том что германский шпион. Однако в судебном заседании Военной коллегии Верховного суда СССР 8 апреля 1939 г. он от этих показаний отказался и

пояснил суду, что дал их вынужденно, в результате применения к нему мер физического воздействия. Слабо веря в объективность судей Военной коллегии, майор Розенберг как-то фаталистически смирился с неизбежным его уничтожением. Он даже какое-то объяснение этому пытался сформулировать. Решительно не признавая себя виновным, он в своем последнем слове сказал: «Я повторяю, что попал к Вам я невинно. Я работал на Советскую власть честно, был честным человеком и преданным Советской власти. У нас ведь бывают случаи перегибов, и вот, если я буду осужденным, то я буду считать, что это есть следствие перегиба. Хотя я и не буду живым, но буду считать политику ВКП(б)… правильной» ³¹⁹. Живым он действительно не остался. Военная коллегия приговорила его к расстрелу. Но поскольку шел уже 1939-й год, очевидно, он подавал кассационную жалобу. Во всяком случае приговор был приведен в исполнение через месяц после вынесения – 8 мая 1939 г. И.Э. Розенберг реабилитирован посмертно в сентябре 1956 г. ³²⁰.

В мае 1940 г. военный трибунал 2-й Отдельной Краснознаменной армии рассматривал дело бывшего заместителя начальника Особого отдела НКВД ОКДВА капитана госбезопасности Л.М. Хорошилкина и других особистов. Они обвинялись в грубейших нарушениях законности. В качестве одного из свидетелей был допрошен и комдив Г.А. Ворожейкин (будущий маршал авиации). И вот что он показал: «Я был арестован 14 мая 1938 г. Допрос начался со следующего дня… с применением физического воздействия… 25 мая я был переведен следователем Драгомирецким к Хорошилкину, который… прочел список лиц, якобы участников к. р. заговора. Помню, что в этом списке он назвал Покуса, Васенцовича, Дмитриева, комбрига Гущина, Дреймана, пом. начальника связи Попова, Соловьева, комиссара бригады Ильина, Кропачева, Моторного, Брыкова и еще ряд лиц, фамилии которых я не запомнил, но было их в этом списке более 15 человек… Издевательствам я был подвергнут этим следователем (фамилии его не знает) с утра до полудня. Избитый им до потери сознания, я, придя в себя, увидел, что никакие мои доводы и требования не помогут мне освободиться из всей этой лжи… Не имея никакой возможности терпеть издевательства, я вынужден был подписать уже заранее заготовленные протоколы допросов…» ³²¹

Весьма ценным источником являются и свидетельства тех командиров и политработников, которым посчастливилось вырваться живыми из застенков НКВД. Даже оказавшись «на воле», они были обречены на молчание взятой у них суровой подпиской «о неразглашении». И большинство из них молчали намертво. Но все же находились настоящие смельчаки, подлинные борцы против произвола.

Один из таких освободившихся, бывший командир дивизиона 41-го артполка капитан Д.Н. Нешин несколько раз обращался в НКО, пытался рассказать об издевательствах над ним, но ему рекомендовали молчать об этом. Тогда он письменно обратился к Мехлису. Тот принял его, поверил ему и попросил изложить все письменно. Нешин написал, а Мехлис 10 января 1939 г. переслал копию письма капитана Ворошилову, Сталину и Берии, как «заслуживающего Вашего внимания» ³²². Мужественный капитан писал: «Хочу бороться за дело, за которое в 1919—20 гг. погибли отец и два старших брата в Гражданской войне… Мать 70 лет ходила в политотдел 41 сд и к командиру 41 сд, к юристам, к прокурору и заявляла: сына бьют в НКВД, помогите! Но всюду ей говорили: бабушка, уходи с этим скорей отсюда, ты не сюда попала, пиши Сталину… Что я видел своими глазами? Били поголовно всех, стояли в положении смирно все поголовно… некоторые вскоре умирали – красноармеец 122 сп Терещенко умер вскоре, его били сильно о стену спиной… В кабинет следователя комендант тюрпода (тюремного подвала. – О.С.) Глебов приводил цепную собаку овчарку – натравливать на арестованных, упорно сопротивляющихся следствию… В подвале тюрпода невозможно было спать… примерно с 2 часов ночи начинались избиения арестованных в кабинетах на допросе и ужасные крики и призывы о помощи не давали спать. Чаще всего кричали: «Сталин, заступись!» ³²³

Сумел вырваться из лап НКВД и бывший военком 84 сд полковой комиссар П.П. Любцев. В своем письме «члену Политбюро ЦК ВКП(б) т. Ворошилову», убедительно описав полный беспредел, царивший в тульских тюрьмах, коснулся и вопроса о том, как у него на определенном этапе было вырвано признание в несовершенном преступлении: «Под физическим воздействием, видя безвыходное положение, не имея никакой возможности добиться справедливости… я вынужден был дать под диктовку следователя ложные показания… лишь бы остаться в живых, что придет время и со мной по-настоящему, объективно, по-большевистски разберутся… Писать жалобы в ЦК и другие высшие органы мне не разрешали 9 месяцев, до января 1939 г. и разрешили уже тогда, когда арестовали всю эту банду Лебедева [44] и был назначен новый начальник управления НКВД Бабкин» ³²⁴.

44

Имеется в виду майор госбезопасности С.И. Лебедев – начальник УНКВД по Воронежской области.

Даже почти 20 лет спустя немногие уцелевшие командиры с болью вспоминали об этом. В заявлении бывшего командира 97 сд полковника Л.Ф. Коваленко от 28 марта 1957 г. говорилось: «23 октября 1938 года я был арестован НКВД СССР и заключен в Бутырскую, а потом в Лефортовскую тюрьмы, где следователи Хозе, Леонов и Хохлов жестокими избиениями и пытками сделали из меня преступника, а таковым я никогда не был» ³²⁵.

Одним из важных источников, подтверждающим широкое применение «физических методов» в работе следователей особых отделов НКВД на этапе предварительного следствия, являются свидетельства очевидцев, непосредственно в местах заключения общавшихся с жертвами следовательского произвола (либо какое-то время находились в одной камере с избиваемым, либо встречались с ним на очной ставке и т. п.).