1956. Венгрия глазами очевидца
Шрифт:
Кадар, пострадавший от советских и венгерских сотрудников КГБ, как мне казалось, несмотря ни на что не таил зла к службе безопасности, он просто хорошо знал эту структуру, необходимую для любого государства. Делил их работников на настоящих чекистов, честно защищающих от врагов свой народ, и карьеристов, морально растленных палачей, упивавшихся своей безнаказанной властью, одинаково вредных для честных как советских, так и венгерских людей.
Характер бесед Яноша Кадара с трудовым советским людом обычно отличался неподдельной заинтересованностью. Как я замечал, она велась на равных. Причем когда разговор касался самой сути дела, Кадар допытывался до мелочей, а если партнер по беседе был рабочим или
Поэтому протокол пребывания делегации, особенно если это касалось всяких заседательских процедур или застолий, из-за таких длительных неформальных общений главы делегации с людьми иногда нарушался.
Кадар любил встречаться с простыми углекопами Донбасса: его интерес к ним был неподделен, и это вызывало взаимную любознательность. Люди видели в нем человека, заинтересованного в общении не для «официальной галочки», не начальственную личность, снисходящую к ним для показа, чтобы продемонстрировать, что она желает «узнать больше о жизни народа», и особенно проявляющую свою активность, как я замечал, если рядом были журналисты, кино- и фотокорреспонденты.
Как я наблюдал впоследствии, когда работал в Венгрии, не менее тепло и просто Кадар также разговаривал с венгерскими людьми во время выступлений в больших залах в Будапеште, на митингах на стадионах, где мне приходилось с ним бывать после октября 1956 года. Нередко при тысячных аудиториях к нему кто-то из слушателей запросто обращался: «Слушай, Янош, скажи-ка мне!..»
Не получалось в Донбассе интересного разговора у Кадара с некоторыми «показушными» учеными-теоретиками, явно старавшимися щегольнуть своей ученостью перед венгерским гостем. Они хвастались своими знаниями иностранных терминов, вели умные разговоры о сравнении пластов, о коэффициентах отдачи, о разнице в химическом составе венгерского и советского угля, хотя и не видали ни разу хотя бы кусочка мадьярского угля. При такой беседе Кадар как-то напрягался, лицо его становилось уныло-серьезным, с ухмылочкой, как бы думая про себя: «И зачем ты передо мной выпендриваешься?»
Правда, это не относилось к тем образованным, умным угольщикам-ученым, которые были не только теоретиками, но и практиками, и которых мы встречали в Донбассе. Ведь они сами излазили не один штрек и могли говорить с Кадаром по существу. Кадар и сам практически знал угольное дело, очень уважал углекопов за их каторжный и опасный труд, не раз лично бывал у шахтеров в городах Татабаня, Шалготарьян, Печ, Комло. Он и раньше, при Хорти, спускался в угольные забои не один раз, но не по своей воле. Ведь, как известно, венгерский довоенный правитель любил «закапывать» коммунистов в шахтах, которые за короткое время зарабатывали себе туберкулез.
Когда он приехал в Москву и составлялась программа работы делегации, то Кадар настоял на посещении Донбасса, хотя в международном Отделе ЦК партии не советовали туда ехать: в Отечественную войну в 1943 году там прошлись карательные отряды венгерской армии. При отступлении хортистские гестаповцы зверствовали пострашнее гитлеровских, народ тамошний об этом хорошо помнил, и в отделе ЦК опасались — как бы не произошли какие-либо эксцессы. Но эти опасения оказались напрасными: шахтеры — народ разумный, умеют разбираться в людях, и никакой враждебности по отношению к делегации не было в помине.
Вспоминаю, как в Донбассе Кадар разговорился с немолодым шахтером Петром Приходько. Как я уже заметил, он всегда больше любил разговаривать с простыми
Приходько рассказывал о нелегкой работе шахтеров, ничего не приукрашивая, говорил о тяжелых условиях труда, о том, как нередко гибнут углекопы. Кадар попросил более детально показать забой на этой шахте. Приходько с хохлятской хитрецой, заранее ожидая шаблонный отрицательный ответ, сказал, что наглядно можно все показать, только спустившись в шахту. Тогда Кадар попросил у начальства разрешения спуститься ему и нескольким членам делегации в шахту.
Что тут началось! Заместитель директора по безопасности сказал, что не горнякам, не привыкшим людям там, в условиях глубокого подземелья, может сделаться плохо, что никто не гарантирует, что не взорвется рудничный газ, а не зная шахты, легко попасть под вагонетку, или же случайно дотронуться до электрических проводов. В общем, это слишком опасно!
Кадар эти объяснения выслушал и заметил, что он бывал в шахтах Венгрии, поэтому ему хочется посмотреть на условия работы горняков Донбасса, сравнить их с венгерскими. В итоге просьба гостя была удовлетворена: мы спустились в забой, и Петр Приходько был нашим проводником. Это была шахта глубиной около 400 метров, недавно запущенная в производство. Наш шахтерский гид по просьбе Кадара повел группу в свой забой и на деле показал, как добывается донбасский антрацит.
В шахте было жарко, душно. Где-то поблизости недавно завалило двух шахтеров, но благодаря профессионализму руководителей их довольно быстро откопали. Совсем молодой шахтер, почти мальчишка, попал в забой первый раз, плакал от испуга. Приходько горько пошутил: «Чего плакать-то, ведь откопали. Вот если бы не отрыли, тогда — другое дело, тогда и надо было плакать. Другим!»
Кадар после того, как поднялись наверх, тоже горько пошутил: «Зачем опасных рецидивистов-уголовников наказывать тюрьмой — достаточно год-два поработать как следует на шахте, и им больше не захочется ни грабить, ни мошенничать, ни насиловать».
Затем состоялся шахтерский прием. Приходько сидел рядом с Кадаром. Выпили. Старый горняк осмелел:
— Скажи-ка, товарищ Янош Кадар, у вас в стране живут две национальности или одна? Вот в войну здесь прошли мадьяры — страшнее мучителей и заворуев не было, ложку на столе нельзя было оставить без присмотра! А вот есть венгры, такие как вы — порядочные, душевные люди из трудящихся, на нас похожие.
Кадар рассмеялся:
— Нация-то у нас одна, нас называют венграми, а мы сами себя — мадьярами. Только есть у нас, как и среди любого народа, как и у вас, и убийцы, и заворуи-чиновники, и насильники, и мародеры. Но большинство людей честные, порядочные, на них мы и держимся, вот как на вас, шахтерах, земля держится.
В ходе работы делегации мы с Кадаром скоро нашли общий язык. Он, как я заметил, дотошно интересовался повседневной жизнью находящихся рядом с ним людей, подробно просил рассказать о них и меня. Причем не удовлетворялся короткими ответами, а расспрашивал подробно, словно представляя детали рассказанного. Видимо, это помогало ему лучше понимать суть жизненных процессов. Так и в беседах со мной он с интересом расспрашивал о моей жизни. Я сказал Кадару, что моя жизнь может быть любопытной для него лишь как «среднестатистическая» советских времен 20-50-х годов. Стандартная история обычного парнишки Симоновской слободы, пролетарской окраины юга Москвы, который при поддержке советским режимом пролетарских мальчишек самостоятельно пробивал себе путь к нормальной жизни за счет собственных усилий, за счет отказа от многих удовольствий, а зачастую и от элементарных вещей.