20 лет дипломатической борьбы
Шрифт:
И вслед за этим во дворе Дворца инвалидов был дан прощальный воинский салют, раздался похоронный звон и прозвучала последняя дробь барабана.
Глава 21. Пьер Лаваль в кабинете Верженна
Вновь надеть на плечи ранец. – Чистокровная лошадь, конюх и Франция. – Анте Павелич, Геббельс и Нейрат. – Часы. – Полет мухи. – Монахини, двигающиеся беглым шагом. – Рим и Обервилье. – Три коленопреклонения. – Таинственная беседа. – «Миньон» в римской Опере. – Преступление. – Два письма дуче Пьеру Лавалю. – Римские гангстеры. – Заткнуть
Девятое ноября 1934 года. Под Триумфальной аркой, где происходит церемония в память короля Югославии Александра, дует леденящий ветер.
Барабанная дробь. Знамена.
Стоя в первом ряду, против официальных лиц из нового правительства Фландена – Лаваля, маршал Петэн, наклоняясь к новому военному министру генералу Морэну, говорит ему:
– Что касается плебисцита в Сааре, то в этом деле надо действовать прежде всего таким образом, чтобы не создавать новой Эльзас-Лотарингии.
Морэн выражает свое согласие. Впрочем, германский посол во Франции Кестнер каждое утро ходит на Кэ д’Орсэ и ведет там весьма таинственные переговоры с Пьером Лавалем. Содержание их и в дальнейшем будет сохраняться в строжайшем секрете. О них не будет поставлен в известность даже наш представитель в Саарбрюкене Мориз. Во время плебисцита 13 января 1935 года французы не будут бороться с Гитлером за победу. А взамен Германия не потребует нового увеличения своих вооруженных сил.
Из-за отсутствия дара воображения или, скорее, хорошей памяти и способности сохранять воспоминания Петэн, по-видимому, не предвидит неизбежного опьянения, которое охватит весь Саар вечером 13 января, когда Гитлер одержит победу большинством в 90 процентов поданных голосов и когда грандиозные факельные шествия, точно настоящие реки огня, растекутся по городу под звуки национального гимна, исполняемого на дудках и барабанах.
Не перестает дуть леденящий ветер. Церемония заканчивается. Дипломаты, подняв воротники своих пальто, обмениваются мнениями.
Несмотря на только что пережитую Францией трагедию, они считают, что своими поездками Барту наметил надежные пути к восстановлению престижа Франции. Уже сейчас, опираясь на будущий франко-русский пакт, открытый для присоединения Германии и Италии, французские руководители могут положить конец шантажу со стороны диктаторских государств, заявив: «Соглашайтесь на пакт о взаимной помощи, ибо он будет заключен в любом случае – с вами или против вас». И дипломаты добавляют: «Франция все еще находится в выгодном положении».
Пребывание нового министра Пьера Лаваля в величественном и простом кабинете французских министров иностранных дел приводит в смущение всех дипломатов. Маленький, очень смуглый, почти восточного типа человек с косым взглядом бегающих глаз, Лаваль говорит на жаргоне, представляющем странный контраст с манерой разговаривать всех тех, кто до этих пор руководил внешней политикой Франции из этого большого кабинета Верженна, бывшего министра Людовика XV.
– Видите ли, – заявляет Лаваль представителям прессы, довольно холодно относящимся к нему, – когда вы живете в доме, в котором вам приходится браниться со всеми жильцами понемногу, вы начинаете устанавливать мирные отношения прежде всего с вашими непосредственными соседями, а не с жильцами седьмого этажа! Что касается меня, то я обладаю здравым смыслом, и нам в первую очередь нужно начать
Рассуждения Пьера Лаваля сводятся к следующему: «Человек, которому удалось бы обеспечить мир, будет великим человеком века. Итак, если я договорюсь с Берлином и Римом, то мне больше некого будет бояться. Препятствия? Они могут встретиться со стороны малых и крупных союзников на Востоке и на Балканах, а также со стороны умных дипломатов и левых политических деятелей в самой Франции. Ну что ж, я похитрее их, я их проведу!»
Бывший сотрудник Клемансо, Жорж Мандель, который питает к Лавалю сильное недоверие, постоянно говорит о нем:
– Он хочет преуспеть в том, чего не удалось добиться Бриану.
Маленького роста, в черном костюме, с забавным пристежным воротничком, какие носили нотариусы времен Флобера или Бальзака, Жорж Мандель, который согласился принять портфель министра почт, телеграфа и телефона в кабинете Пьера-Этьена Фландена, холодно улыбаясь, дает всем точные ответы.
Никогда не произнося ничего бесполезного, выражая суть дела в нескольких словах, Жорж Мандель обладает изумительной памятью, что позволяет ему высказывать неопровержимые суждения. Он никогда не лезет за словом в карман. Говоря всегда ровным тоном, он имеет привычку повторять своим громким голосом с четкими интонациями:
– Наши государственные деятели воображают, что нужно льстить народу, для того чтобы им управлять. Своим призывом «Будем твердыми» Ницше привел в возбуждение целое поколение. Муссолини объединил вокруг себя Италию, обещая всем трудную жизнь, а повседневный лозунг Шахта и Адольфа Гитлера для германского народа гласит: «Не ждите, что вы будете почивать на ложе из роз». У нас, – продолжает Мандель, – настал час для пессимистов.
Однако Мандель не настоящий пессимист. Он многого ждет от Франции. Он хочет поставить перед ней честолюбивые задачи, которые весьма плохо соответствуют привычке французов к спокойной жизни.
Однажды вечером, во время тягостных споров, которые тотчас же начались в Женеве относительно последствий марсельского убийства, Титулеску, возмущенный тем, что Лаваль ущемляет интересы малых балканских стран и стран Центральной Европы, не считаясь с тем, какую ценность представляют для Франции союзы с этими государствами, с горечью бросил фразу, которая сразу же облетела все правительственные канцелярии:
– Франции, этой великолепной чистокровной лошади, вместо традиционного прирожденного жокея, на которого она имеет право, дали этого отвратительного конюха – Пьера Лаваля.
Но единственная забота Лаваля состоит в том, чтобы найти оправдания в отношении Италии и Германии.
– Я только что звонил директорам представляемых вами газет, – говорит он журналистам, – чтобы обратить их внимание на опасность войны, угрожающей нам всем в связи с убийством короля Александра террористами, которые, как это кое-кто хочет показать, якобы вдохновлялись Италией. Каковы бы ни были симпатии каждого из нас, мы должны щадить Италию.
Наступает пауза, и Лаваль, испытующе глядя на присутствующих, старается определить, какой эффект произвели его слова. Он явно считает, что они приняты несколько холодно. Передвинув сигарету в угол рта и беспрерывно чистя во время разговора то ногти, то уши, Лаваль, громко смеясь, оборачивается к молодому сотруднику газеты «Энтрансижан» Тувенэну.