20 лет дипломатической борьбы
Шрифт:
Царит самое высокое патриотическое усердие. Оно внушает всем англичанам чувства, передать которые могли бы отвечающие на все вопросы слова: We are British!
В дневниках наших министров и государственных деятелей в этот вечер можно было прочесть такую короткую фразу:
«Британская империя… какой силой веет от этих двух слов!»
Спустя несколько дней новый американский посол в Париже Уильям Буллит, личный друг Франклина Рузвельта, пригласил на обед в свой частный особняк на авеню Иена Эррио, Жоржа Манделя, Николая Политиса, посланника Чехословакии в Париже Стефана Осуского, Раймона Патенотра, Поля Рейно и генерального комиссара испанской республиканской армии
С безнадежным видом дель Вайо объясняет:
– Это премьер-министр Испанской республики Негрин направил меня в Париж, сообщив мне, что нужно любой ценой добыть для нас достаточное количество оружия в целях немедленного вооружения четырех дивизий. После сражения под Толедо итальянцы терпят поражения. Они только что потерпели неудачу в Мадриде. Победа зависит, сказал он мне, от успеха вашей миссии, ибо единственная надежда быстро получить оружие – это Франция.
И в порыве внезапно охватившего его отчаяния дель Вайо, опускаясь на диван, хватается руками за голову и рассказывает:
– Я пришел к Леону Блюму. Я сказал ему: «Ваш министр иностранных дел и вы сами потребовали от нас доказательств, подтверждающих итальянскую интервенцию. Я представил их уже Лиге Наций. Я принес вам новые! Вот они!» – «Дорогой дель Вайо, – ответил мне Леон Блюм, – мы не сомневаемся. Но битву нужно вести в Лондоне. Франция изолирована в Европе и не может предпринимать действий без Англии!» Тогда я перешел в контратаку, заявив ему: «Подумайте, Леон Блюм, вы – лидер французского социализма, и до сих пор испанские борцы любят вас. Если вы будете по-прежнему занимать уклончивую позицию, то обещаю вам, что всякий раз, когда в окопах падет испанский социалист, его последней мыслью будет проклятье вам. Он сможет сказать: «Мой убийца – Леон Блюм…» – И с чрезвычайным волнением дель Вайо восклицает: – Да, я был безжалостен и я видел, как великий человек, обхватив голову руками, вздрагивал под моим натиском. Тогда в комнату вошла его жена и сказала мне: «Имейте сострадание к председателю, он больше не в силах выдерживать это… Вы не имеете права пытать его так, ибо он делает все, что может!» Блюм не поднял головы, и я вышел!
Наступает долгая и мучительная тишина.
Через некоторый промежуток времени ее прерывает, пытаясь изменить атмосферу, посол Уильям Буллит. Он рассказывает: «Представьте себе, загородный дом, который я только что снял в Шантийи, принадлежал Вателю, повару короля Людовика XIV. Естественно, в нем нет душа, ванны и прочего. Я спросил подрядчика, который в прошлое воскресенье приходил ко мне с группой рабочих»: «Сколько понадобится времени, чтобы приспособить этот дом для жилья?» – «Если вы можете оградить нас, месье, от новых законов Леона Блюма и получить у него для нас разрешение работать, как мы пожелаем, тогда мы сможем подготовить вам дом за шесть недель». – «А иначе?» – спросил я его. «Иначе, – проворчал подрядчик, – потребуется минимум четыре месяца!» – Тогда, – продолжал Буллит, – я направился к Блюму. Подвергнутся ли мои рабочие наказанию, – спросил я, – если они будут работать, не придерживаясь установленных вами законов о еженедельных часах отдыха?» – «Конечно, нет! – ответил мне Леон Блюм с самым серьезным видом. – Я дам на этот счет соответствующие указания».
И вот таким образом спустя шесть недель мой дом в Шантийи был готов.
Но Буллит напрасно теряет время. Рассказ дель Вайо вновь заставил задуматься всех о каждодневных поражениях демократических стран и о победном шествии диктаторских режимов.
Видя это, Уильям Буллит не упускает случая лишний раз предостеречь французских политических деятелей и послов союзных стран против всяких преувеличенных надежд на американское сотрудничество. С рюмкой виски в руке, прислонившись к огромному камину из белого мрамора в большом салоне посольства, он громко повторяет:
– Делайте
Глава 29. Австрия под гитлеровским сапогом
Фальцет и пенсне. – Званый вечер у Ага Хана. – Собаки, воющие по покойникам. – Муссолини – римский император. – Содружество двух империй. – Личные апартаменты Эдуарда Бенеша. – Сочетание воды с огнем. – То, что происходит к востоку от Рейна, Англию не интересует. – Пощечина и пуля в лоб. – Пассионария и Дузе. – Красноречие. – какое подкупающее искусство! – Сцена Гитлер – Шушниг. – Национальное единение невозможно. – Геринг и балетное представление. – Гитлер и провидение. – Генеральная репетиция. – Чудовищный выбор: подчинение или война.
Париж, 3 июня 1937 года, во дворце, где заседает сенат.
На трибуне Жозеф Кайо. Его лицо и лысина стали пунцовыми… Пронзительный голос срывается до фальцета… Воинственно поблескивает пенсне… Он жестикулирует, вертится, поочередно призывает в свидетели то трибуны третьего яруса, то председателя сената.
Председатель финансовой комиссии Жозеф Кайо, ставший глашатаем реакции, решил добиться ликвидации Народного фронта.
Дефицит достигает сорока миллиардов. И все растет дефицит торгового баланса. Новое гигантское стачечное движение на заводах Гудрич захлестнуло пригороды Парижа и угрожающе окружило столицу. Наконец, судебное преследование, начатое министрами внутренних дел и юстиции против ТКРД («Тайного комитета революционного действия», известного публике как заговор кагуляров), повлекло за собой арест генерала Дюсеньера и графа Поццо ди Борго.
Все это раздражает представителей правых партий и отнюдь не успокаивает левых политических деятелей.
Внешняя политика развивается в опасном направлении.
Гражданская война в Испании, неминуемый аншлюс, а теперь еще и гитлеровская угроза Чехословакии доводят до наивысшей степени раскол французского общественного мнения.
В сенате, как и в Бурбонском дворце, лейтмотивом выступлений правых по-прежнему является утверждение, что «Франция не может вести переговоры с Гитлером через посредничество еврея!». [57] В этом суть всей внутренней драмы Франции, которую она переживает весной 1937 года.
57
Правые имели в виду Леона Блюма.
Все хотят избежать войны. Однако некоторые группы французов считают, что правильно понимаемый патриотизм заключается в. том, чтобы делать – и иногда даже во вред нашим союзным обязательствам – уступку за уступкой Гитлеру и Муссолини с целью попытаться достигнуть с ними какого-то согласия, ради которого был бы принесен в жертву франко-русский пакт!
Все еще находясь на трибуне, Жозеф Кайо заканчивает наконец свою грозную обвинительную речь против правительства такими стихами Ришпэна:
…Правительство – это…Женщина пьяная,В бездну летящая,Не зная как, не зная почему.Жозеф Кайо только что нанес роковой удар Народному фронту, но, будучи смертельно ранено, это политическое образование проживет в агонии еще десять месяцев!
Восьмого июня образовано радикал-социалистическое правительство Шотана – Блюма. По мнению правых партий, можно не сомневаться, что председатель Совета министров Шотан и министр финансов Жорж Боннэ будут способны в случае необходимости пойти на уступки, которых требуют диктаторы, ибо прежде всего не должно быть войны!