20 лет

Кузнецова Екатерина

– Я не хочу быть тебе обязанной чем-то. Не хочу быть в долгу.

– Если тебя это так заботит, купишь мне на Новый год подарок и всё. Будем в расчёте.

– Так нельзя.

– А как можно? Если я буду жить за твой счёт, считаешь, так будет правильнее?

– Нет, но я предложила тебе жить вместе не из корыстных побуждений, а выглядит сейчас это именно так. Я помню, что ты хотел накопить денег и уехать из нашего днищенского города, мешать тебе не хочу.

– Кир, давай не будем продолжать? Я поступаю так, как на данный момент считаю наиболее разумным. Хочу жить сегодняшним

днём, понимаешь? Уеду я или нет - это пока не ясно. Я не знаю, что будет со мной завтра. Что будет через год. Сейчас я здесь, с тобой, сегодня только это имеет значение.

Разумеется, меня трогали такие заявления, объяснения, но оттого я ощущала ещё большее чувство вины. А тем временем близился мой двадцатый день рождения. За две недели до наступления Нового года. Отмечать не было ни малейшего желания. Ни тортом, ни салатами, ни курицей. Да и Марку я бы ничего не сказала, не узнав он об этом великом событии за пару дней на работе. Спрашивал, о каком подарке я мечтаю, каким вообще вижу этот день, на что я сразу дала определённый ответ:

– Никак. Будет самый обыкновенный, посредственный день. К тому же рабочий.

– Допустим, не рабочий. Хочешь куда-нибудь сходить?

– Последнее место, где я была не в роли официантки - бар, но помнится, не очень радостно тогда всё закончилось.

– Значит, устроим всё дома.

– Что устроим?

– Праздник.

Я была категорически против празднования, однако за день до этого Татьяна, администратор в "Итальяно", доброжелательно заявила, что даёт мне отгул. Вероятно, по просьбе Марка.

– Почему? Вы ведь обычно не делаете подобных привилегий.

– Считай, что это мой тебе подарок. За исполнительность и терпение, - проворковала она тогда, натянув фальшивую улыбку.

– Ладно, спасибо.

– Отметь хорошенько. Всё-таки двадцать лет.

И что, что двадцать? И что значит "отметь хорошенько"? Каким вообще должно быть идеальное двадцатилетие? Эффектным? Ярким? Модным? Завидным? В большой компании друзей как показателя социального успеха? С ящиком алкоголя, сигаретами, кальяном, танцулями? Чтоб нахерачиться, обкуриться, проснуться утром с незнакомым человеком, пытаясь восстановить в памяти последовательность произошедшего? Или, может быть, тихим, скромным, в тёплом кругу родителей и ближайших родственников? С театральными тостами, тортом, свечками, публичным вручением подарков, пачкой фото с искусственно состроенными радостными физиономиями? Как? Не знаю. Каждому своё. Чего же хотела я? Увидеть маму и брата. Узнать, как они поживают, в каком настроении, не страдают ли от физического и морального подавления со стороны отчима. Счастливы ли.

Так или иначе желание исполнилось. Часов в восемь утра раздался голос Брайана Молко. Звонок на мой телефон вообще сам по себе был редким явлением, но когда я открыла глаза и увидела слово "Мама", то первые пару секунд колебалась, неуверенная в том, что проснулась.

– Кир, дочь, привет, - несмело, но тепло проговорила она в трубку.

– Да, привет, мам.

– С юбилеем тебя, родная. Желаю исполнения всех твоих желаний, реализации задуманных планов, женского счастья, любви. Здоровья. Искренних,

верных людей рядом, понимания, надёжности. Я уверена, что однажды ты станешь самой внимательной, заботливой, ласковой матерью. Женой. Прости меня за все обиды, дочь. За то, что не давала о себе знать, за то, что не поддерживала тебя, не интересовалась твоими делами. Прости меня. Хочу всё исправить.

– Спасибо, - пролепетала я, всё ещё шокированная звонком.
– Я тоже хочу вернуть всё на прежние места.

– Правда?

– Правда.

– Тогда, если у тебя нет планов на вечер, приходи к нам. Я накрою на стол, шампанское куплю. Приходи, хорошо? По-моему, твой день рождения - как нельзя лучший повод помириться. Посидим, поговорим, выпьем немного. Кирилл сюрприз тебе приготовил.

– Я приду, мам. Обязательно приду.

– Вот и хорошо, - радостно заключила она.
– Ни о чём не думай. Мы ждём тебя.

– Тогда до вечера?

– До вечера, Кир.

Нажав "Отбой", я осмотрелась. Марка в комнате не было, пальто его - тоже. Никакой записки на столе, постельное бельё собрано и аккуратно сложено на стуле. Что это означало, я не знала, но и не до этого мне в те минуты было. Куда более интересовал звонок и разговор с мамой. Не верилось, что она решилась сделать шаг навстречу. Не верилось, что, спустя полгода, я снова окажусь в том мире, откуда сбежала когда-то. О последствиях и отрицательных сторонах похода домой не думала. Что хотела, то получила.

Вылезши из-под одеяла, я совершила обыденные утренние ритуалы с умыванием, расчесыванием, переодеванием, заправкой кровати и уже тогда, когда в неотпускающем смятении села пить свежезаваренный чай с сахаром, вернулся Марк. Зашёл в комнату с написанным на лице предвкушением чего-то, в руках держал далеко не миниатюрную коробку. Точёное лицо было подрумянено морозом, на вороте пальто, серой вязаной шапке, шарфе таял снег.

– Думал, ты ещё спишь.

– Как видишь, нет.

– Ну, тем лучше. Значит, скорее обрадую. Только никаких возражений, никаких "Не надо", "Зачем?", идёт?

Глядя на массивную коробку, я невольно улыбнулась.

– Попробую, но не обещаю.

Продолжая интриговать меня, Марк разулся, разделся, и когда настал момент истины, поставил коробку на стул, выудив что-то похожее на небольшой чёрный чемодан с белой ручкой.

– Кир, что бы ты ни говорила, я знаю, что такой подарок зацепит тебя за живое. Быть может, это станет началом твоей долгой, полной мыслей, слов, образов, эмоций творческой жизни. С двадцатилетием тебя. Всё, что хочу пожелать, скажет вот эта вещь. Давай скорее открывай.

Когда я взялась за ручку и сняла крышку, способность что-либо говорить и понимать пропала. То была печатная машинка. Я смотрела на неё, на Марка, не в силах произнести банальное "Спасибо". Слова пропали. Эмоции путались. Я чувствовала и сжигающее желание прикоснуться к клавишам, и страх от невозможности сформулировать мысль, и удивление, и восторг, и невероятную благодарность, и тоску, напомнившую о сметённых под ковёр мечтах.

– Что скажешь?

– Не знаю, - призналась я сдавленным голосом.
– Это что-то нереальное.