25 дней и ночей в осаждённом танке
Шрифт:
Ерошкин не поддержал разговор. Шли молча. Каждый думал о своем, сокровенном. Вопрос Будаева вызвал у него поток воспоминаний. О том, как плавал матросом на буксире, как приплывали они в Астрахань за грузом. А на причале его ждала Татьяна, красивая, в легком, развевающемся на ветру платьице, такая манящая. Они шли к ней. Там он оставался до утра. В августе, когда поспеет урожай, договорились о свадьбе. С тоской вспоминал он о том замечательном времени и с горечью о несостоявшейся свадьбе.
Будаев вернул его в реальный мир, оборвав воспоминания.
– Ты лейтенанта Краснопеева знаешь? –
– Дядя Будай, помоги!
Он помог опустить через люк механика-водителя внутрь танка тяжелые аккумуляторы. Пока механик-водитель подсоединял их, они переговорили.
– Знаю его. По рассказам, хороший командир, хоть и молодой, – ответил Ерошкин.
– К нам в полк он был направлен после танкового училища, кажись, сразу после Прута, – предположил Будаев. Он первым не хотел начинать разговор о возможной гибели экипажа и под разными предлогами оттягивал его. О том, что экипаж погиб в этом бою, у него не было сомнений, но не мог он раньше времени хоронить их. Еще теплилась слабая надежда, что они живы и все обойдется.
– Он с нами Прут форсировал, – уточнил Ерошкин. – Видать погиб, а то бы с чего нас зампотех послал к ним. Разве возле передовой жив останешься, если танк встал. Помнишь, как экипаж Семенова погиб. Та же ситуация.
– Сколько людей за время войны прошло через наш полк, сколько осталось лежать в земле, разве всех упомнишь, – Будаев не договорил. Боль о погибших сдавила горло. Молчал и Ерошкин. Какое-то время опять шли молча.
Глава 9. А если противник перетащит танк к себе?
Громко лязгая гусеницами, прогромыхал танк командира полка. На небольшой площадке остановился. Из башни на землю неуклюже спустился Соколов и усталой походкой направился к летучке, в которой размещался штаб полка.
В нем с трудом можно было узнать прежнего гвардии полковника Соколова. После форсирования реки Прут он осунулся, почернел от нечеловеческой нагрузки. Днем многократные изматывающие безуспешные бои, топтание на одном и том же месте. Потери. Ночью на СПАМ контролировал ремонт техники.
Топорщащая на нем кирзовая куртка выдавала худобу. В летучке, расстегнув её, стащил с головы шлем, запустил обе пятерни в волосы, слипшиеся на лбу и устало плюхнулся на откинутую от борта скамейку. В последнее время так бывало всякий раз после боя. Ничего не хотелось ни видеть, ни слышать. Охватили безразличие, апатия. Требовалось, хотя бы на несколько минут, забыть все, расслабиться, полежать с закрытыми глазами, вытянув ноги, которые в танке затекли в согнутом положении.
Всего о нескольких минутах отдыха, о которых он мог только мечтать, их у него не было.
Сквозь стенку летучки послышался шум моторов приближающихся танков командиров рот. Возле летучки стих.
Усилием воли заставил себя быстро подняться, привести в порядок и сесть за стол. Сейчас это был подтянутый, решительный, совсем другой человек, не такой, каким был несколько минут назад.
Скрипнув, открылась дверь. По стремянке поднялись комиссар полка гвардии подполковник Кульпинов, командиры танковых
Поднялся Соколов.
– Геройски погиб наш боевой товарищ капитан Трофимов. Потеря невосполнимая. Почтим память о нем и о других погибших, – проговорил Соколов. – Потери, которые мы понесли в этом бою, они ненапрасные. Противник отброшен на несколько сотен метров, понеся большие потери.
Соколов хотел еще что-то сказать, но остановился на полуслове. Все встали. Наступило минутное молчание.
После каждого прошедшего боя он отрывал от своего сердца кровавый кусок вместе с болью о погибших. За них был в ответе перед родителями, семьями. Таких минут после форсирования реки Прут было много, по несколько раз в день. Страшно оттого, что они не последние. После боя «Почтим» может быть по любому. Война не выбирает, она жестоко убивает!
– Садитесь, – негромко проговорил Соколов.
Первым о понесенных потерях доложил Максимов.
– Все танки роты, кроме «тринадцатого» лейтенанта Краснопеева, возвратились на исходную позицию. Во время боя пытался подойти к «тринадцатой» на помощь. Встретив заградительный огонь, через который не прорваться, вынужден был отойти.
– Обнаружили, сволочи, – зло отреагировал Соколов. – Продолжай.
– Танк, находится на отбитой территории в непосредственной близости от передовой. По всей видимости, подбит. Что с экипажем, неизвестно. На связь не выходят и не отвечают.
– Понял. Антонов, доложи о «тринадцатом».
– Дважды во время боя и после боя пытался подойти к нему. Противник не подпускает. Выяснить, что с танком и экипажем, направил старшину Будаева и сержанта Ерошкина.
– Когда возвратятся?
– Крайний срок завтра вечером, – ответил Антонов. – Если танк исправен, они получили указание отвести его от передовой.
– А если неисправен? – Где выход! Будем ждать, когда противник перетащит его к себе! – Соколов говорил жестко, в душе понимая, в сложившейся обстановке мало что зависело от зампотеха. – Нам в числе первых доверили получить новый танк Т-34—85 на заводе, чтобы как можно быстрее ввести его в строй. Противник уже устроил охоту за ним, не подпускает к нему, взял в огненное кольцо. Отсюда следуют все его действия, иначе несколькими снарядами расстреляли бы его. У меня нет сомнений, противник обнаружил, что это модернизированный танк. Теперь он сделает все возможное, чтобы отбить территорию, на которой он находится и отбуксировать его к себе.
– На этом участке у них нет тягача, – уточнил Антонов.
– Нет, так будет! – резко перебил Соколов. – Пока его нет, этим обстоятельством надо незамедлительно воспользоваться. Готовь тягач, ночью я поведу его. Пока не отбуксируем от передовой, будем постоянно держать под прицелом артиллерии и танков, отрезав все пути подхода к нему тягача противника. Наша задача сделать всё, чтобы «тринадцатый»
Фраза осталась неоконченной.
Обстановка на передовой непредсказуема. В любой момент она может взорваться артиллерийским обстрелом и очередным наступлением противника. К этому надо быть постоянно готовым.