30 июня

Комарницкий Павел Сергеевич

— Как можно любить такого монстра… Бесхвостую облезлую уродину… — девушка ещё всхлипывала, но это уже была остаточная реакция.

— Ты красивая — инженер гладил её, успокаивал — Я могу повторить тебе это тысячу раз. Ты самая красивая, потому что я люблю тебя.

Вместо ответа девушка откинула голову, и вдруг лизнула инженера в нос — совершенно как оррка. Ухурр вдруг с изумлением обнаружил, что гладкое, тоненькое, упругое тело возбуждает его.

— Ты чего? — почувствовала Ярара, отстранилась, выскользнув из объятий. Увидела приведённое

в рабочее состояние орудие, правда, немного непривычного на взгляд оррков вида — Нет, ну ты вообще… Ты же маньяк, зоофил-извращенец!

— Во-первых, ты уже практически моя жена. Во-вторых, я и сам сейчас не слишком оррк. А в-третьих, моя жена имеет право выглядеть, как ей хочется. Будем считать, что ты побрилась. Ну мода такая, что делать?

Ярара захохотала, чувствуя, как тоска окончательно уходит. С таким мужем не пропадёшь, вот что. Нигде и никогда.

— Спасибо тебе, мой котик, правда.

— Слушай, а тут у тебя осталось немножко меха — Ухурр снова коснулся девушки — Урумма забыла убрать, наверное…

Ярара вдруг с удивлением обнаружила, что сидит на полу, широко раздвинув длинные ноги и выпятив грудь. Поза полного подчинения.

* * *

— …Иди-ка ты погуляй, Боря, не мешайся тут. И вообще, ты меня смущаешь.

Тётя Катя весело засмеялась, блестя глазами. Она мыла пол, решительно орудуя тряпкой. Домашняя юбка была высоко подоткнута, белые полные ноги видны выше колен.

— Да ладно, тёть Кать…

Борис как раз протирал мягкой салфеткой снятую с телескопа оптику, разложенную на столе. Обзор с тётушкиного чердака, конечно, хорош, но вот пыль…

— Давай-давай, потом свои линзы дополируешь. Глянь, день-то какой!

Действительно, погода вновь наладилась. Впрочем, в июне погода в славном городе Киеве и его окрестностях, как правило, редко бывает плохой.

— Да ладно… Я во дворе, тёть Кать! В твоём любимом кресле-качалке покатаюсь.

Борис вздохнул, отложил объектив и направился к выходу, дабы не смущать тётю. Прихватил с собой салфетку с завёрнутой в неё маленькой линзой сменного окуляра. У дверного косяка притулилась сонная мошка, и студент походя ткнул в неё пальцем. Крохотное насекомое прилипло к влажной коже. Выйдя на крыльцо, Борис от нечего делать начал её рассматривать, используя окуляр вместо лупы.

Тело мошки отливало чёрным, как воронёная сталь. Сплошное цилиндрическое тело, словно обрубленное с концов. Головы у насекомого не было — вместо головы круглилась микроскопическая линза, точно объектив крохотного телескопа. Полупрозрачные крылышки, одно из которых было смято, очевидно, в следствии контакта с Борисовым пальцем. Три суставчатые ноги, словно штатив неведомого прибора, росли из одного утолщения на брюхе насекомого.

Борис взмок. Он, конечно, не биолог, но…

Таких мух в природе не бывает.

Убитая мошка внезапно ожила, сложила ноги, подпрыгнула, как блоха, и исчезла из вида.

Борис

сглотнул, стремительно вернулся в дом, едва не сбив тётушку, домывавшую пол у порога.

— Тю, Борис, чи ты сказывся? — тётя Катя порой вставляла в свою речь украинские словечки и выражения — Глянь, чуть не стоптал…

Но племянник не удостоил её ответом. Он уже лихорадочно оглядывал веранду. На ковре, висящем на стене, разумеется, можно было спрятать хоть тысячи блошек-мушек, но на голой стене там и сям виднелись чёрные точки. И на потолке, и на стёклах…

Борис двинулся к ближайшей мошке, мирно сидевшей на стене, но та была начеку — при приближении студента мгновенно снялась и улетела. Другая, сидевшая в самом углу, поступила так же.

Борис схватил полотенце, висевшее у рукомойника, и начал облавную охоту. Свистящие удары сыпались направо и налево. Но всё оказалось тщетно — за долю секунды до удара мошка неуловимо, как блоха, исчезала из поля зрения, и полотенце обрушивалось на голую стенку.

— Да что с тобой, Боря? — тётя следила за ним с возрастающим изумлением, переходящим в тревогу, и Борис опомнился. Как бы там ни было, тётушка тут ни при чём, и не следует её волновать понапрасну. Всё равно единственное доказательство исчезло.

— Мошкары в дом набилось, тёть Кать, спасу нет.

— Фу ты, напугал… — тётя перевела дух — Ворвался, как чёрт, устроил тут… Вот она, астрономия, до чего доводит. Да оставь ты этих несчастных мошек в покое, они покуда не кусаются! Глянь, пол истоптал опять…

* * *

— … Не сработал автомат ухода от опасности. Я увёл повреждённый зонд на ручном, да только пока спохватился…

Пилот виновато развёл руками. На экране монитора абориген вовсю размахивал полотенцем.

— Плохо, Вахуу. Очень плохо.

— Телезондов в одном контейнере до полумиллиона, командор, и исключить возможность отказа всех до единого невозможно.

— Я понимаю, Вахуу. Всё я понимаю. Но всё-таки он нас обнаружил.

— Он обнаружил нас дважды, Иахрр — подал голос Ухурр, сидевший сзади — Вот такие тут водятся отдельные индивиды. Проницательный малый, этого у него не отнимешь.

Инженер сидел, закутавшись в мягкую простыню и обхватив себя руками. Хотя в помещениях корабля было тепло, он мёрз голышом — лишённая мехового покрова кожа аборигена совершенно не держала тепла.

— Может, увеличить температуру, Ухурр? — предложил Иахрр, покосившись на инженера — Мы потерпим…

— Не надо. Аборигены сплошь ходят замотанными в тряпки, так что мне следует привыкать.

— Кстати, как дела с одеждой?

— Урумма работает. Говорит, будет неотличима от аборигенской. Она плохо выглядит, командор, даже за мехом не следит толком. Ты её совсем замучил.

— Я знаю, Ухурр. Но выбора у меня нет. Как дела у Ярары?

— Работает у себя в каюте. Сейчас и я пойду. Урумма нам скинула кучу сценок из жизни аборигенов, осваиваем.