365 сказок
Шрифт:
Сумерки тут были хрустально-лазурными, синева просачивалась сквозь кроны деревьев, текла над плиткой, выступала из боковых аллей. Такая же точно заполонила весь небосвод, сквозь неё тут и там проклёвывались бисеринки звёзд.
Я вышел к фонтану, чаша которого была переполнена водой, но ни из одного приоткрывшего каменный венчик цветка не лилось ни капли. И чем ближе я подходил, тем тревожнее мне становилось. Город был прекрасен, и всё в нём шло естественно и хорошо. Только этот фонтан отчего-то перестал работать. И вот это было совсем не правильно.
Никого рядом
Приглядевшись, на дне каменной чаши я заметил чёрно-алый кристалл. Он пульсировал светом, будто бы в нём билось причудливое каменное сердце. Мой внутренний компас уверял меня — нужно вытащить кристалл, унести его прочь, потому что не место ему в этом городе.
Сбросив куртку, чтобы не замочить рукава, я принялся шарить по дну, стараясь добраться до кристалла. Тот всё время ускользал от пальцев, точно и правда был живым и не желал оказаться пойманным. Когда я наконец-то смог его изловить, мне уже хотелось целиком упасть в этот фонтан.
Сжав камень, я не сразу решился раскрыть ладонь. Но он не собирался больше убегать, будто бы сдался. Я рассмотрел его переливы, такие неподходящие городу, где сумерки удивительно синие, и почти сразу ощутил, что здесь, внутри камня, и есть моя дверь. Стоило только вглядеться в него внимательнее, и иная реальность захватила меня. Почти исчезнув из этой, я услышал, как вновь заработал фонтан.
***
Небесный город долго ещё снился мне, то синий, то слишком белый, то в вихре розовых лепестков, но я так и не сумел найти туда дорогу. А вот алый камень, который стал мне выходом, остался лежать на каминной полке среди других безделушек, ключей от несуществующих дверей, медальонов, шкатулок и мелких вещиц, которым и названия-то не было.
Иногда я мечтаю, что этот камень всё-таки впустит меня обратно в мир, где корабли парят в облаках, но в глубине души мне, конечно, известно — небесный град не хочет никаких странников, он слишком далёк от всего этого и слишком хорошо умеет жить в гармонии с самим собой.
========== 154. Слова ==========
Внутри копились слова, как будто я, сам того не заметив, воздвиг для них плотину. Они заполнили память, желая выплеснуться и побежать раздольной и бурной рекой, сметая всё на своём пути. Они накопились в сердце, отчего то ныло, в лёгких, мешая дышать, копошились под кожей, вызывая мурашки.
Они жаждали рассказывать о моих воспоминаниях, о бликах света на зелёной ещё траве, о том, каким сегодня было небо, и даже о том, каким оно может быть завтра, в этом мире, в иной реальности, в пространстве между тем и другим.
Они желали щебетать вместе с птицами и танцевать, как пылинки в солнечном луче. Они мечтали поведать миру, мирам, реальностям, вселенным о том, как кот может научить слушать музыку, о том, как горьковато пахнут свежеупавшие грецкие орехи и даже о том, как грустно смотреть на разбившиеся о жёсткое ребро асфальта яблоки.
Слова хотели рассказывать истории о вещах — больших и маленьких, о том,
Слова заигрывали со мной, требуя излиться, озвучив каждое мгновение: как смешивались на коже прохлада и солнечный жар, как ярко блестела вода, когда поливали траву, как в каплях вспыхивали то и дело сотни радуг, маленьких и звонких.
Слова в шаге от того, чтобы стать песнями, которые превратятся в птиц и разлетятся кто куда.
Слова…
Как краски, они созданы, чтобы рисовать картины, полотна, что трудно повесить на стену, но так легко увидеть, закрыв глаза.
Миры и вселенные скрываются за тысячью невысказанных звуков, которые, сливаясь, образуют слово. Какое великое чудо — они ведь почти бессмысленны поодиночке!
Захваченный ими, я с утра сидел в кабинете над страницами. Однако…
Лист оставался чистым, пустым, безмолвным. Он походил на белоснежное болото, в котором тонули мысли, засасывал каждую, поглощал, не оставляя после даже кругов на поверхности.
Конечно, слова могли сами мешать друг другу. Столпившись внутри так плотно, что я едва мог дышать, они никак не прорывались наружу, рискуя разорвать мне грудь, чтобы выбраться наконец. Они дёргали друг друга за хвосты, тягали за уши, только бы не уступить первенство. В этом могло быть всё дело.
Но раньше я как-то с этим справлялся.
Сегодня же утром мне, как некогда раньше, закрыла уста белизна. Что-то ещё запрещало мне выплетать словесный узор, текучий и интересный, а может, даже и неинтересный — об этом я, пожалуй, задумывался в последнюю очередь.
Странники должны не только шататься по мирам. Они несут в себе тысячи сказок, сотни историй. И если странник будет не способен рассказывать… Он утратит и возможность идти.
По крайней мере, лично для меня всё было именно так и никак иначе.
Я поднялся из-за стола и оглядел кабинет, словно увидел его впервые. Может, здешнее неизменяющееся устройство перестало мне помогать? Не стоит ли подхватить блокнот и сорваться прочь? Сесть среди холмов, там, где поют птицы, где течёт-лепечет ручей?
Может, именно там родится то, что должно?
Прогулка стала почти что единственным шансом, пресловутой последней соломинкой, за которую я ухватился, чтобы не утонуть в океане слов, из которых не мог собрать собственную вечность.
Я бросил дома неотзывчивые белые листы, а взял только блокнот из крафтовой, тёплой и шершавой бумаги.
***
На холмах разгулялось цветущее лето, оно цвело, сияло и звенело птичьими голосами. Я с нетерпеливостью выпущенного на улицу пса нырнул под кроны леса, пробежал его насквозь, чтобы подняться на первую гряду и замереть на вершине, тщетно пытаясь глубже вдохнуть синеву небес, белый пух облаков, медовую сладость травяного запаха. Не получалось.