365 сказок
Шрифт:
— Никого я не звал, — обиделся младший, насупившись. — Зачем пугаете?
— А я и не испугался вовсе! — перебил его второй, как старший он не мог позволить себе показывать страх.
— Тише, — пастух покачал головой. — Разве не слышишь? Ночь обманчива, крадётся к нам, навострила уши.
Мальчишки притихли. Во мраке тишина доходила до звона, только костерок потрескивал живо и славно. На берегу даже кони притихли, а собака вглядывалась во тьму под деревьями, не шевелясь и даже не вывалив язык, хоть ночь была жаркой.
***
Из-под
Между тем, располневшая луна медленно вползала всё выше.
***
— Пришли, — улыбнулся пастух. — Слушать нас станут.
— Кто, деда? — старший поёжился, потянулся за курткой, хотя в той на самом деле не было нужды.
— Те, кого звали, — пастух неторопливо забил трубку и снова раскурил её, выпуская дым кольцами.
— Никого, — младший обиженно поднялся и отступил на границу, очерченную пламенем, снова вглядевшись во тьму. — Я не звал!
Он отступил ещё на шаг, отчего блики костра перестали скакать по его коже, вместо того его словно обняло светом луны. Очаровавшись, он сделал и ещё один шаг, только сейчас понимая, что ночь не так уж темна, когда стоишь не там, где пламя слепит глаза.
***
Она подняла голову, всматриваясь в хрупкую фигурку, замершую в двух шагах от костра.
Совсем котёнок.
Нервно поднявшись, она метнулась из тени в тень, подбираясь поближе, чтобы рассмотреть лучше. Луна всё ещё молчала, молчала и ночь.
А ей нужна была уверенность, абсолютная уверенность.
***
Пастух сунул трубку в поясную сумку и заговорил вдруг низким и тихим голосом, привлекая внимание мальчишек.
— Говаривают, случаются в наших местах такие ночи, когда луна встаёт голубая.
— Голубая? — недоверчиво переспросил старший, тут же отыскивая взглядом луну. — Да как, дед? Вот красная бывает да оранжевая — я сам видел, это когда встаёт или садится, а так всё бледно-жёлтым блином чудится.
— В том-то и дело, что голубую мало кто видел, — усмехнулся пастух. — Но вы сказку просили, вот тебе легенда. Думаешь, старики всё врут-то, а?
— Да горазды приврать! — фыркнул младший, он прислушивался, но к огню так и не вернулся.
— Ну-ну, — пастух поворошил прутом костёр, заставив его запылать поярче и плюнуть искрами в небо. — В ночь голубой луны и просыпается в людях вторая натура, — продолжил он задумчиво.
— Вторая? — раскрыл широко глаза старший.
— Оборотная? — переспросил и младший.
— Просыпается она и засыпает, — пастух помолчал. — Если только не явятся Лунные Дети.
— Плетёшь,
***
Она села, обвив лапы хвостом. Луна звала сюда, на поляну, но никого, кто носил бы нужный знак, не указала. А ведь и у неё много дел! Охоту не следует пропускать.
Ухнула сова, и она обнажила клыки. Не любила сов за то, что те подкрадываются как кошки да норовят из-под носа самого вкусного кролика сцапать. Надо найти гнездо, всех совят распотрошить, нечего им плодиться здесь, в местах её охоты…
***
— Лунные Дети не могут ослушаться матери, — говорил пастух и вовсе не замечая, как старший рассерженно ковырял пальцами землю, а младший вытянулся в струнку, едва не дрожа от любопытства. — Вот те, в ком вторая натура есть, луной мечены. Дети приходят и забирают их с собой. Вот так-то.
— Мутно-то как, — младший утихомирился и снова уселся в траву у огня. — Точно ручейный ил взбаламутился, и теперь ни воды не испить, ни дна не рассмотреть.
— Откуда узнать, есть на человеке печать Луны или нет? — спросил вдруг старший.
— Она и покажет, — пожал плечами пастух.
— А сам ты не видел? — младший подбросил хворосту. Огонь весело пыхнул и затрещал, уминая угощение.
***
Ночь шла своим чередом. Лунный лик скрылся за сизыми облачками, и свет стал отливать синевой, да и пламя улеглось, больше не давая так много света. Угли подёрнулись пеплом, только редкие язычки ещё танцевали по ним. Мальчишки задремали, а старый пастух снова курил, неотрывно глядя в темноту.
В мире будто бы наступил покой, однако воздух почти звенел от напряжения.
Скоро даже младший проснулся, сел, встревоженно озираясь, но ничего подозрительного не приметил. Старший свернулся клубком, а пастух даже головы к ним не повернул. У реки пофыркивали кони, пёс лежал, положив голову на вытянутые лапы, поглядывая в сторону ельника.
Младший хотел было лечь, но тут старший чуть слышно застонал и перевернулся на спину. Поднялся ветер, словно нарочно нагоняя жути, снова зафыркали кони, да и пёс завозился. Лишь пастух молча оглянулся на них, чуть сощурившись.
Старший всё стонал и стонал, будто бы видел дурной сон, от которого так просто не отвязаться. Он снова свернулся, обхватывая колени, но так и не проснулся. Младший, опасаясь чего-то, отодвинулся ближе к костру, нервно глянул на тёмный, такой жуткий внезапно лес. Почудилось, что оттуда тоже кто-то смотрит, внимательно, почти не мигая.
Облачка унеслись, открыв луну, засиявшую пронзительно ярко, свет её отливал голубым, и младший задрожал от поднявшегося откуда-то изнутри древнего ужаса, почти парализовавшего его. Из последних сил он сумел повернуть голову, чтобы увидеть, как вместо его товарища по играм встаёт из травы страшный дикий зверь.