48 минут, чтобы забыть. Фантом
Шрифт:
— Договаривай, — глухо заканчивает Шон.
— Ты так боишься оказаться не идеальным, опасаешься все испортить… что именно так и выходит. Шон, ты заслуживаешь самого лучшего, — говорю я, обнимая его одной рукой. — Только пойми, слово «заслуживать» не имеет отношения к любви.
— Кажется, что-то подобное она и пыталась мне сказать, — хмыкает Шон, качая головой. — Разве что в более яростной манере. С летящими в мою сторону предметами.
— И ты не понял?
— Безнадежен! — хмыкнув, трет лицо Шон.
— Ты не безнадежный.
— Думаешь, получится?
— Думаю да. — А потом тихо добавляю, кивая на дату, напечатанную черной краской на билетах: — Исправь все, пока у тебя есть время.
Шон заглядывает мне в глаза. И кажется, мы наконец понимаем друг друга. До последней буквы.
Спустя час, когда сумки собраны, я обнимаю Шона на прощанье. У входа останавливается такси.
— Я знаю, ты ее найдешь, — шепчу я, крепче сжимая ткань его куртки. — Только береги себя, ладно.
Шон кивает, отстраняет меня и, глядя в глаза, говорит:
— Оно не для меня.
Я ошарашенно замираю.
— Что?
— Я вызвал его для тебя.
— Если я все еще военный дезертир, то ты свободна. Отец больше тебя не преследует. Так почему, Виола?
— Что почему? — еле слышно шепчу я, всматриваясь в шоколадные глаза друга, и все равно ничего не могу понять.
— Почему ты все еще здесь, если точно знаешь, где его искать?
Медленно, очень медленно, Шон открывает передо мной дверь такси. Дает время самой принять решение.
Я тянусь к его рукам и сжимаю. Просто, чтобы почувствовать что-то твердое, основательное. Когда кружится голова, лучше схватиться за что-то уверенно стоящее на земле. Шон более, чем подходит.
Боже!
Еще каких-то полчаса назад Шон восхищался моей отвагой, а теперь я стою здесь и… умираю от страха. Я так многого оказывается боюсь.
Боюсь крови и вида медицинских игл, раскалённых сковородок, плюющихся маслом, стрелять из пистолета и сверкающих ножей Ника, боюсь, что никогда не оправдаю чужих ожиданий, а больше, что не оправдаю своих. А ещё мне страшно признаться вслух, что люблю. До безумия. И наконец понимаю, что до ужаса боюсь потерять. Навсегда.
Шон едва заметно улыбается.
Я опускаю взгляд на наши сцепленные руки.
— На вокзал, — командую я водителю. Шон довольно кивает.
Несколько секунд мы молчим и только улыбаемся друг другу. Что тут говорить? Я смотрю на него и хочу запомнить этот миг, чувствуя, что сейчас расплачусь. Поэтому в последний раз притягиваю Шона к себе и быстро шепчу:
— Только обязательно отыщи ее.
— Обещаю, — клянется он.
На мягкое сиденье такси я опускаюсь со спокойным сердцем. Шон ее найдет.
Поднимая глаза в потолок машины, улыбаюсь, потому что также знаю, она его не примет. И тогда он попытается снова. Откуда такая уверенность? Потому что
Глава 23. Дом
В Эдмундс я попадаю поздним вечером. Странно и жутко одновременно появляться здесь, проходя через центральные ворота, не боясь быть схваченной людьми отца.
Я медленно шагаю вверх по лестнице, точно помня, где был кабинет, деревянная дверь из которого вела в оборудованную для жилья комнату. Отец неделями мог жить в школе, и сейчас мне кажется, Ник не в лаборатории. Он здесь.
Я застываю у входной двери на мгновение, глядя на нее отрешенно, принимаясь пересчитывать трещины на дереве и сколы лака. Глубоко вдыхаю, в попытке оттянуть мгновение, стараясь собрать всю храбрость и не сбежать.
Я должна рассказать ему правду! А там будь, что будет. Если он не простит, и больше не посмотрит в мою сторону, тогда я просто уйду. Зная, что заслужила.
Я заношу руку, делаю ещё один вдох, и стучу.
Секунды тянутся длинными нитями, я повторяю стук, но никто не открывает. Хватаюсь за ручку, толкаю, и неожиданно дверь оказывается не заперта.
Кабинет отца выглядит ровно так, как я его себе и представляла каждый раз, перечитывая дневник Ника и собственные письма. Время будто застывает тут, и снова я, двенадцатилетняя девочка, делаю осторожный шаг на гладкий, начищенный паркет. Кажется, ничего здесь не изменилось с тех пор. Изменилась я сама.
Лунный свет подсвечивает контуры предметов. Не зажигая лампы, я медленно обхожу комнату по кругу, заглядываю в спальню, где так же пусто и тихо, хотя чувствую, Ник был здесь. По точечно разбросанным вещам, я могу точно сказать — это он.
Всю дорогу сюда я искала ответ на вопрос: «А что, если я еду зря?». За несколько часов разложила его на составляющие, разобрав по деталям, приложив каждую к портрету Ника, пытаясь предугадать реакцию. Признаваясь — я не готова к последствиям.
Ник мало кого пускает за ворота собственных стен. И те, кто предал однажды, без раздумий выставляются вон. Я помню. Сама видела.
Под гнетом тех ощущений, хочется развернуться и бежать, и когда я уже почти готова сорваться, дверь в спальню медленно открывается.
Тяжело выдохнув, Ник проходит внутрь, стягивает с плеча лямку рюкзака, бросает его в угол, и вдруг застывает, пронизывая меня взглядом.
Все мысли из головы тут же испаряются.
— Виола?
— Надо поговорить, — шепчу я.
Мир замирает. Тишина окутывает все вокруг, а дальше происходит то, чему я никогда не смогу найти объяснения.
В темноте с глухим стуком падает с плеч кожаная куртка, мы одновременно делаем шаг вперед, ладони Ника обхватывают мое лицо, касаясь большими пальцами подбородка.