48 минут, чтобы забыть. Фантом
Шрифт:
Тот в ответ пытается улыбнуться, но выходит у него с трудом.
— Я просто немного устал от ваших приключений.
Я смотрю на его взмокшие волосы, бледные губы и не могу поверить.
Он сжимает мою руку в своей. Под ногтями у него красные дуги от засохшей крови. А хватка совсем слабая. Его силы стремительно иссякают.
— Прости меня, Арти, — шепчу я, крепче сжимая пальцы. Стискивая зубы. Все вокруг расплывается от застилающих глаза слез. — Но ты же обещал мне, помнишь? Ты обещал, что не будешь сдаваться. Ты же помнишь… — я захлебываюсь рыданием. — … Обещания на мизинчиках нельзя нарушать.
Арт жестом
— Не нужно казаться сильной. Просто посиди со мной рядом, ладно?
Слезы текут по моим щекам, но я киваю, рукавом смахивая их. Я должна держаться. Ради Арта.
Рейвен, устав метаться по комнате, выходит на улицу и направляется прямиком к машине. В джипе сидит Джесс. Мрачнее тучи.
— Мог бы встать и помочь хоть чем-то, — кричит девушка и нам слышно каждое слово. Почему в этом доме такие тонкие стены?
Сквозь стекло я вижу, как тот качает головой.
— Ты сама знаешь, ничем ему уже не помочь. А смотреть, как пацан умирает…
— Да иди ты! — с силой хлопает Рей дверью. Я вздрагиваю.
Сильнее сжимаю холодные пальцы Кавано. Пытаясь их согреть. Тщетно пытаясь передать ему хоть частичку своей жизни.
— Ты выживешь, — не знаю, кого я убеждаю в этом больше — себя или его. — Вот увидишь. Мы еще с тобой Атлантику пересечем. Вот увидишь, Арти…
Арт устало кивает.
«Не смей сдаваться!»
А потом, глядя на наш потрепанный ноутбук, торчащий из черного рюкзака у дивана, он вдруг просит:
— Почитай мне. Я хочу помнить.
Корвус Коракс. Закрытые материалы
Вырезки из дневника. Артур Кавано
Я всегда считал, если любить жизнь, она ответит тебе взаимностью. У нас, по крайней мере, всегда получалось договориться. Так что, мне грех жаловаться.
Моя настоящая фамилия Винтер. Арчибальд Винтер.
Зия долго хохотала, впервые услышав. Сказала, что звучит как заевший пропеллер, и больше подходит либо фамильному английскому лорду либо собаке. А так как ни тем ни другим я не был, имя отправилось в долгое пешее следом за фамилией.
— Теперь тебя будут звать Артур, — сурово сказала она.
Пришлось захлопнуть рот и тихо переварить.
Зи не была мне теткой. Да и вообще родственницей. Просто в один день приехала и увезла в другой город, а я… Я не был против.
— Никто не должен знать. Уяснил? Хватит мне проблем с твоими чокнутыми родственниками.
Сейчас я понимаю, по сути она не имела никакого права меня усыновлять. Видимо поэтому мы и переехали из Манчестера. Возвращение Клары в родные стены было бы само собой разумеющимся лет двадцать назад, но так как все эти годы дома она не появлялась, семья испытала потрясение. Тогда я еще не знал, что такое семья. Поэтому с восторгом смотрел в будущее.
Хейвен встретил меня весенним дождем, исписанными стенами, и документами на новое имя.
— Не потеряй, бестолочь белобрысая!
Что-то похожее пробурчала себе под
Потому что пока она, отвернувшись, шарила своей пухлой рукой по столу, я стянул оттуда степлер и карманные часы. На кой черт мне степлер понадобился, я не помню. Наверное, это был вопрос принципа. За «гостеприимство».
— Остаток суммы, — протянула она руку Кларе. Та достала из сумки конверт.
— К А В А Н О, — произнес я по буквам, выглядывая из-за ее плеча. Звучало очень по-итальянски. Почти как «аэропорто» или «нон-каписко», что последние пару недель приходилось повторять часто и означало: «Нет, ни черта я вас не понимаю». На тот момент все, что я знал про Италию и итальянцев было: спагетти, пицца и этот, старый как его… Колизей.
— Теперь у тебя новая семья. — Зи с такой угрозой протянула слово СЕМЬЯ, что я реально задумался, не стал ли полноправным членом сицилийской мафии. Хотя потом мысленно добавил: «Круто!».
— Идем, — проскрипела она, и не оборачиваясь целенаправленно зашагала куда-то вниз по улице, словно отлично зная не только этот город, но и район.
Клара родилась и выросла в Хейвене. В двадцать два она следом за парнем, вопреки протестам семьи, переехала в Манчестер, но что-то там у них не заладилось. Возвращаться назад было стыдно, замуж ее так никто и не взял, так что я был уверен, в том и была причина ее депрессии, и решил немного подбодрить.
Достал из кармана отцовскую гармошку, поднес к губам и выдул фальшиво первые пять нот Аве Мария. Самой «итальянской» песни из всех, что были мне известны.
Но Клара выхватила ее из моего рта, едва не съездив по зубам.
— Если твои музыкальные способности в течение следующей недели не превзойдут последнюю песнь раненого койота, я верну тебя обратно, — пообещала она. Вот тогда я точно понял: мы поладим. Провел две невидимые линии на груди, мол клянусь, и рассмеялся в ответ. Возвращать-то все равно было некуда. Папаша сел минимум на двадцатку. У него уж точно договориться не вышло. Ни с жизнью, ни с прокурором.
Клара покачала головой.
Чем ниже мы спускались по улице, тем чаще слышались приветствия. Если б можно было растянуть транспарант, на нем точно светилось бы красным: «Беглянка Клара вернусь в город! Без мужа, и с сыном, которого скрывала все эти годы!». Новость разнеслись по общине со скоростью лесного пожара и уже на следующий день наш дом ломился от внезапно нагрянувших «родственников».
— Он у тебя что, альбинос? — эту фразу я слышал в течение первого года так часто, что к двадцатому разу даже научился не закатывать в ответ на нее глаза. На фоне черноволосых и смуглых итальянских отпрысков я действительно выделялся. Да что говорить, даже Ник, присоединившийся к нашей общине позже, больше смахивал на родившегося где-нибудь в Портофино, чем я.