48 минут, чтобы забыть. Осколки
Шрифт:
Я бросаю на него беглый взгляд и тут же, застуканная на месте преступления, опускаю голову, отгораживаясь стеной собственных волос. С его невероятно идеальной осанкой и широкими плечами он даже в простой рубашке и джинсах выглядит как модель. Стоит взглянуть на этого парня, как в животе скручивается клубок ниток, и я не уверена – от голода ли, адреналина, бушующего до сих пор в крови, или того впечатления, которое он на меня производит. Но отмечаю, что это даже… приятно.
– Я прочитала в сообщениях, которые ты присылал, что вы все служили вместе. Ещё ты упоминал какую-то
– Возможно. Это немного, но… спасибо. – Он подходит к окну, отодвигает плотную коричневую штору и осматривает парковку перед отелем.
Я не рассказываю, что между нами было, исходя из писем. Я морально разбита, мне грустно и страшно. И так хочу, чтобы он понял меня сейчас без слов. Чтобы прочитал все на лице, развеял страхи. Только Шон этого не делает.
Я падаю на одну из кроватей, закрывая руками глаза.
– Всё нормально? – интересуется парень, и я уверена, случись такое вчера, он бы вне всяких сомнений постарался бы меня успокоить, крепко прижать к себе, обнимая. Но все произошедшее случилось сегодня, а теперь мы – незнакомцы.
Раздается стук в дверь, заставляя прекратить жалеть саму себя, и я подскакиваю.
– Кто? – рявкает Шон, доставая пистолет, и медленно подходит к двери.
– Это мы, у Ника тут проблема, – раздается приглушенный голос Артура. Шон распахивает дверь и, когда парни входят внутрь, тут же закрывает замок, задвинув цепочку.
– Что случилось?
Ник садится на кровать, стаскивает с себя черную кожаную куртку, стиснув от боли зубы, и я вижу, как большое красное пятно расплывается по его левому боку.
– Почему молчал? – безэмоционально спрашивает Шон, словно видеть ранение для него не впервые.
– Не думал, что серьёзно. – Ник, поморщившись, поднимает тонкую ткань футболки, и я вижу болезненный красный порез, вокруг которого все запачкано кровью. Видимо, во время драки его задели.
– Нужен алкоголь, для обеззараживания. – Шон указывает рукой на Арта. – Идём, заодно проверим местность. Дверь никому не открывать! – командует он, и парни вместе покидают номер. Я подхожу к двери и запираю её на замок.
– Вот черт! Могу поспорить, это была моя самая любимая футболка! – полностью стаскивая с себя окрашенную красными пятнами вещь, произносит Ник.
– Очень смешно. На твоём месте я бы больше беспокоилась о зияющей ране между твоих ребер.
Я поворачиваюсь и застываю, разглядывая сидящего вполоборота парня. Он не такой крупный и накачанный, как Шон, хотя видно, тоже регулярно тренируется. Но моё внимание привлекает правый бок, половину которого занимает чёрная татуировка. Дерево с тонкими, гибкими ветвями пересекает ребра, поднимается вверх и опутывает плечо. Каждая деталь прорисована так чётко, словно приглашает заглянуть в другой мир. Ветер треплет листву, а на широкой ветке привязан ловец снов, перья которого тянутся вдаль, вероятно, гонимые ветром. Зачем солдату набивать себе татуировку на половину торса? Этот факт кажется более, чем странным.
– Судя по количеству шрамов,
– Хочешь воды? – нахожусь я и, чтобы не выдать свои подозрения, подхожу к столу и беру прозрачный стакан.
– Хочу морфин или хотя бы хороший косяк.
– Ты всегда увиливаешь от ответов, пряча правду за колкостями? – закатывая глаза, пока Ник не видит, спрашиваю я.
– Нет, просто есть особая категория людей, с которыми я не желаю делиться той самой правдой, – парирует он.
Я с резким стуком опускаю стакан на место и, сложив руки на груди, оборачиваюсь, опираясь на тяжёлую деревянную тумбу бедрами.
– Я слышала то, что ты сказал про меня в поезде. Из-за нашей стычки я так тебя раздражаю?
Ник молчит. Он внимательно и сурово разглядывает меня, ни на секунду не отводя свой тяжёлый взгляд, и медленно произносит:
– Просто не люблю людей, которые видят только то, что на поверхности, хотя вроде как делают вид, что главное внутри.
Я замираю.
– Ты сейчас на меня, что ли, намекаешь? – спрашиваю я, пытаясь понять, что на уме у этого парня. – Да как ты можешь в чем-то меня обвинять, когда сам ничего обо мне не знаешь?
Ник бросает короткий совершенно мрачный смешок:
– Я ничего не знаю о тебе. Ты ни фига не знаешь обо мне. Мы все четверо вообще ни черта не знаем друг о друге, но я готов поспорить, Виола, что мы с тобой абсолютно одинаковые. Вот почему я тебя вижу насквозь. Никто из нас не показывает свою истинную сущность. Так что мы оба притворяемся. – Ник в этот момент выглядит иначе. Несмотря на ранение, его поза полностью расслаблена. Глаза прищурены, а на губах играет хитрая, едва заметная улыбка. – А таким людям лучше держаться подальше друг от друга. Они как магнитные шарики, ну, знаешь, такие, что врезаясь друг в друга, отталкиваются ещё больше.
Его голос приглушенный и вкрадчивый. Он не злится, между нами скорее просто взаимная неприязнь. На генетическом уровне. Возможно, в этом Ник прав. Этого парня вообще понять сложно, слишком уж он скрытный. И раздражительный.
– Великолепно, – бросаю я, одними губами добавляя «придурок», и усаживаюсь на другую кровать спиной к развернувшейся в той части комнаты кровавой картине, потому что слишком устала, чтобы пытаться переубедить его или переиграть в остроумии. Я просто хочу отдохнуть, свернуться калачиком на выцветшем покрывале и забыться.
Часы на стене медленно перемалывают время, и я рада, что ни один из нас больше не нарушает негласный уговор молчания. Парни возвращаются спустя пятнадцать минут, что-то тихо между собой обсуждая. Шон говорит об оружии, но я едва его понимаю. Зайдя внутрь, он достает из-под пиджака виски, а может, это водка, все равно я не пью. А я не пью?
– Ну, – поднимая бутылку вверх, спрашивает он, – кто будет исполнять роль полевого хирурга? – его взгляд перепрыгивает с меня на Арта, и когда добровольцев не находится, произносит: – Кавано, давай ты.