50 оттенков ксерокса
Шрифт:
— Зачем на дачу? — растерянно бормочет Просюк, шаря глазами по салону.
— Садом мы там будем заниматься. С-а-д-о-м! — уставшая от расспросов Катька гневно хватает пакет из "Интимных штучек", в который мы сложили купленные удобрения, а заодно и шипастый собачий ошейник из чёрной лакированной кожи, увидев который инспектор ДПС из красного становится белым и начинает опасливо пятиться от машины. В тот же момент раздается громкая трель звонка. Я протягиваю Катьке лежащий между сиденьями телефон, радостно объявляя:
— Опять Моисеев звонит! Заждался уже, наверное.
—
Последняя фраза приводит Просюка в ужас. Он метко швыряет в окно документы, машет на Катьку обеими руками, словно пытаясь отогнать от себя жуткое наваждение, и судорожно хватается за рацию. Машина наконец-то трогается, а в открытое окно доносится обрывок фразы Просюка, вещающего своим коллегам:
— "Десятка" белая! И не вздумайте её тормозить! Там извращенцы какие-то едут к Моисееву на дачу! Среди бела дня! Совсем уже охренели...
— Сам он охренел, — бурчит Катька, а я объясняю, отсмеявшись:
— Кать, ты Ванькины права взяла, что ли? Гаишник тебя за трансвестита принял!
Катька прищурившись смотрит на права и вздыхает:
— Я же говорила — все беды от Ваньки...
Добравшись наконец до "Голубого Экрана" и получив от Игоря ключи, мы рулим в сторону Отрадного, где находится дача.
— Так, Чугунок, мы же не закончили, — сурово хрипит Катька. — Давай, продолжай, а то увела разговор в сторону...
— Ну какие там парни, Катюх... — миролюбиво отвечаю я. — Пашу "Ты-Только-Не-Смейся", что ли, клеить надо было, а?
Мы втроём закисаем от смеха. Наверное, надо рассказать, откуда пресловутый Паша получил своё длинное и странное прозвище, но что-то мне подсказывает, что эта история известна уже всем и каждому, поскольку давно цитируется на разных женских тусовках и девичниках Трёхреченска как забавная хохма.
В Дашкиной сумке звонит телефон, и она шикает на нас, проводя пальцем по экрану.
— Да, зай! Нет, зай, я с девочками... Мы едем на дачу... Нет, никаких парней. Нет, ну я же тебе говорила — девичник у нас, ты мне что, не веришь? Ну зай, я тебя не обманываю... Да Катькин это смех был, она голос посадила... Сел у неё голос, говорю! Зай, ну не обижайся, здесь честно-честно нет никаких мужчин...
Честно говоря, меня передёргивает. Может быть, я слишком независима, но я не выношу ревнивых парней. Да и какой ревнивый парень может у меня завестись, если я так много времени провожу на работе и не собираюсь оставить свой бизнес даже ради самого распрекрасного принца. Ах, не так посмотрела, ах, с клиентом в одной машине ехала, ах, не сняла трубку в течение пяти секунд — значит, точно изменяю... Упаси господи, как говорится.
Дашка между тем продолжает оправдываться, клясться всем, чем можно и нельзя, обещать ещё позвонить... Когда через десять минут благоверный милостиво завершает разговор, я осторожно интересуюсь у Дашки:
— Это какой раз он тебе за день звонит?
— Ну, шестой, — оправдывается она. — Но, девочки, вы же видите, как он меня любит и дорожит мной!
Я переглядываюсь
— Отруби телефон, — советует Катька. — Это что, он все выходные тебе звонить будет?
— Ты что! — вскидывается Дашка. — За отключенный телефон он мне таку-ую сцену закатит, тогда точно не поверит, что я ему не изменяю! — она начинает судорожно копаться в сумочке, проверяя, не забыла ли взять зарядное устройство.
Катька хмыкает и замолкает.
В итоге, на заветную "виллу" мы прибываем под вечер. Здесь, в Отрадном, до сих пор сохранился архитектурный "заповедник" со старыми, ещё советской застройки дачами, не утратившими ту былую трогательность и аскетичность, которая была присуща всем подобным дачам времен безденежья и дефицита. Катькина "вилла" — двухэтажное, обитое потемневшей от времени вагонкой, могучее здание совершенно не вписывается в окружающий антураж. "Виллу" своими руками построил катькин дед, используя всё, что только можно было приспособить для строительства.
Как только подруга глушит двигатель, припарковавшись у ворот, из-за забора раздаётся громогласный рёв.
— Убери его, Кать, а то он опять прыгать будет, а у меня куртка новая, — недовольно морщит нос Дашка.
— Да, брось, Даш, собака — добрейшей души человек! — вступается за питомца Катька.
— Всё равно — убери, — нудит Дашка, пропуская нас вперёд.
Как только мы оказываемся во дворе, нам навстречу бросается громадный пёс и, басовито повизгивая и суматошно виляя хвостом, принимается лизать руки и тыкаться мордой в пакеты с едой.
— Идите в дом, — Катька передаёт мне ключи, придерживая кавказца за лохматый загривок, — Даш, и мои сумки захвати...
Миновав крошечную прихожую, мы оказываемся в большой столовой, совмещённой с кухней. Я прикрываю глаза, принюхиваясь к тяжёлому, но на удивление приятному и родному запаху старого дома. Скользя взглядом по тёмным от времени обоям, под запылённой картиной с речным пейзажем нахожу наши прошлогодние записи. Тогда, отмечая окончание лета и дачного сезона, мы, поверив в катюхины рассказы о чудотворных свойствах стены под картиной, написали там свои пожелания на следующий год. Вот Катькина, вот Дашкина, а вот моя надпись. Я улыбаюсь, пробегая глазами по расплывшимся от сырости за зиму буквам: "Найду свою любовь". Неужели это я написала? Я — человек, привыкший кроить судьбу своими собственными руками, не полагаясь на всякую мистику и уж точно не рассчитывая на помощь старых обоев под картиной неизвестного художника.
И всё же доля мистики в этом была. Старые отрадновские дачи — вообще место удивительное. Когда девчонки на окончание лета придумали специальный обряд — писать пожелания на следующий год под картиной, я принялась подтрунивать над ними. Суеверная Дашка тут же надулась на меня, а Катька хитро прищурилась и сказала: "Давай так — если сегодня с тобой случится что-то необычное — это будет знак, и ты тож напишешь своё пожелание, Чугунок". Я отмахнулась, ну что такого необычного может случиться? А зря...