666 градусов по Фаренгейту (температура, при которой горит ведьма)
Шрифт:
– Вероятность была десять из десяти, – сказала старица, поймав взгляд иерея. – Не жалел ты себя, вот и надорвался.
Медики уже хотели его увозить, но вдруг раздался крик – яростный и скорбный, почти нечеловеческий. Ведьма кинулась наперерез носилкам. Медики, знакомые с женской истерикой, преградили дорогу, но тут же два мужика – здоровых, крепких, видавших виды на такой работе – разлетелись как кегли в разные углы и остались лежать, оглушённые тараном Ольги и парализованные ужасом.
Она закричала в лицо опекуна:
– Значит так ты хочешь? Чтобы я пошла и умерла за
Ольга остановилась, сорвав голос, но тут же продолжила – слабо, жалобно, хрипло:
– Так нечестно, понимаешь? Почему ты оставляешь меня именно сейчас – с ними?
Она ткнула пальцем в чёрную фигуру настоятельницы:
– Они не ценят тебя. Они ненавидят меня… Ты умрёшь в больнице – старый и никому ненужный, а мы… Мы пойдём туда на убой по их указке – вытаскивать их задницу из беды, в которой они сами виноваты.
Иерей молчал. Даже с кислородной маской каждый вздох давался ему с трудом.
Игнат подошёл – только он один мог пройти через поле парализующего страха, создаваемое девушкой. Осторожно взял Ольгу за плечо – у неё ещё оставался таранный прыжок – и сказал спокойно:
– Лично я не планирую умирать за веру православную. Я планирую за неё убивать.
В Ольге словно сломалась пружина – она безвольно обмякла, повисла на его руке. Придерживая её, Игнат сказал старику и игумении: – Не волнуйтесь. Она пойдёт.
– Я знаю, – недружелюбно отозвалась матушка Евгения и, бросив взгляд в красный угол, добавила: – Прости Господи, одной мерзостью другую забороть хотим.
– Ольга не мерзость, – заявил Игнат.
Тут отец Антоний дрожащей рукой стянул маску с лица.
Смотря на девушку, он едва слышно произнёс:
– Правы они были, а я слушать не хотел. Волка сколько ни корми – он всё равно в лес смотрит.
– О чём ты? – склонилась к нему воспитанница.
– Я пытался вырастить тебя в любви и почтении к Богу и людям… Но так и не смог.
Ольга дёрнулась, словно от пощёчины, но нашла в себе духу ответить:
– Бог свидетель, я люблю и его, и людей… Да, я волк. Как бы ты меня ни воспитал, я буду смотреть в лес. Но ты научил меня бояться и ненавидеть всё, что есть в том лесу. В особенности, других волков. Пусть здесь мне нет места, я никогда не войду в лес. Я только смотрю в его сторону. Это всё, что мне остаётся.
Ольга вернула маску на лицо старика и отошла, потом сама подняла ноги медиков и толчками в спину и уколами страха заставила увезти отца Антония к карете скорой помощи. Игнат даже не хотел представлять, что она заставила их пережить. Такое они не забудут.
– Чего стоишь? – игумения смотрела прямо на него. – Иди снаряжайся.
Игнат выдержал её строгий взгляд и сказал:
– Я вас, тётя, впервые вижу, а вы мною уже командуете. Я не Боря и вам ничем не обязан.
– Попридержи язык, пока не прищемили, – осадил его протодиакон и тут же добавил для гостьи: – Прости его за грубость, матушка. Дурачок ещё. Не успели воспитать. Порем мало.
– Я с Антоном в скорой поеду. Проконтролирую, чтобы по свободным дорогам ехали и
– И на том благодарствуем, матушка.
Женщина резко развернулась и быстрым шагом вышла.
Здоровяк повернулся к Игнату и сказал примиряющим тоном:
– Ну вот чего ты? Время сейчас для этого?
– Возможно, это наше последнее время, – упрямо ответил новичок.
Отец Борис разочарованно махнул рукой и направился к оружейной, но на пороге задержался:
– Так ты идёшь или как?
Игнат раскинул руки:
– Неужто я такое пропущу? Когда я уехал на войну, то думал, что еду защищать Русский мир, потому что без меня там точно не справятся. Я вернулся, когда решил, что сделал всё, что смог, и пусть Русский мир дальше уже как-нибудь без меня… Но я ошибся. Я просто передислоцировался с одного фронта на другой. Так что выдай мне оружие, отче.
– Не боишься смерть принять? – решил уточнить здоровяк.
– Боюсь. Но сильнее я боюсь того, что будет, если мы останемся здесь.
Протодиакон кивнул и исчез в дверях.
– Придётся дарить раньше срока, – сказал протодиакон, передавая Игнату коробку с новым снаряжением. Там был комплект несгораемого термобелья, зимние штаны и куртка – всё с защитой от электродуги, огнеупорные балаклава и перчатки. Пожарный шлем с лицевым щитком из поликарбоната, ботинки сталевара, спасающие, даже если пол – это лава. Типичное снаряжение электрика, обслуживающего высоковольтную ЛЭП.
Игнат снял вериги – как гора с плеч упала. Стал натягивать костюм.
Протодиакон занялся оружием – себе взял «зенитку», короткий самозарядный дробовик, и коробку патронов с серебряной картечью. С этой штукой он мог управляться одной рукой – сил хватало. Ружьё отец Борис прикрепил со внутренней стороны ростового щита из поликарбоната. Такие используют при подавлении бунтов. Прозрачный щит был тяжёлым, но очень прочным. В другую руку он взял своё любимое кадило. Снабженное стальными шипами, оно раскалялось до красна, благодаря заправке из термита. Экономно горящий состав действовал до получаса, но если раскрутить как следует, из-за притока кислорода кадило вспыхивало нестерпимо-белым и разбрызгивало пылающие капли термита. В таком режиме его хватало минут на пять.
– Держи, – отец Борис передал новичку пистолет.
– Ого, ПМ. Знакомо, – кивнул тот. – А помощнее чего?
– Сначала на патроны посмотри.
– Серьёзно что ли? – удивился Игнат, увидев, чем заряжен Макаров.
– Я не говорю, сколько это стоило, а ты не спрашиваешь, – ответил здоровяк. – Расходуй экономно. Второго магазина нет. Относись с почтением.
– Спасибо за доверие. Но это на самый крайний, а так чего? – Игнат убрал пистолет в набедренный карман.
– Вот, – протодиакон сунул ему лёгкий титановый щит, размером с канализационный люк, и длинную электрошоковую дубинку «Зевс». Она была доработана под стандарты Бесобора – теперь ей можно было не только покалечить, но и убить.