90-е: Шоу должно продолжаться 11
Шрифт:
Какого хрена он здесь делает вообще?
Это же чертов гений!
Мы с Евой переглянулись и обменялись одинаковыми ошарашенными взглядами.
Безымянный музыкант продолжал танцевать длинными пальцами по грифу гитары. И пел, не обращая внимания на то, что бухая публика что-то ревет невпопад и вообще не обращает на него внимания.
Черт, а это ведь прямо клип! На контрасте с окружением музыкант выглядел прямо-таки немыслимо круто. Как небожитель.
Ну да, я отдавал себе отчет, что его музыка кажется гениальной, а исполнение — совершенным, по большей части из-за того, что сидел
— Пожалуй, он выбрал не самую подходящую публику, — на ухо мне сказала Ева.
— Точняк, вообще мимо! — уверенно кивнул я. — Надо познакомиться с этим парнем.
Ева ничего не ответила. Прижалась ко мне крепче и глубоко вздохнула. И я ее отлично понимал. Едва пробивающаяся сквозь окружающий трэш песня прямо за душу цепляла. К концу даже ком к горлу подступил, что со мной не так часто бывает. Обычно такие эмоции я чувствовал, когда «ангелочки» как-то особенно сильно и пронзительно выступали. Но сентиментальные слезы радости подступали не от их музыки, а скорее из-за радости за моих ребят. Радости за них.
А тут — песня пробрала, надо же.
Вторую он запел без перехода. Это тоже был блюз. На этот раз речь шла про дорогу на поезде и безлюдный перрон незнакомой станции. Куда герой сбежал от чего-то злого и плохого, чтобы начать там новую жизнь. И это у него, разумеется, не получилось, потому что сбежать от себя нельзя. А он и есть то самое главное зло в его жизни.
Он опустил гитару, грустно усмехнулся, отвесил короткий поклон.
На сцену тут же вывалились семеро обрыганов следующей группы. А наш с Евой герой спустился вниз.
— Пойду его поймаю! — сказал я, но замер и покачал головой. — Вместе пойдем.
Оставлять Еву одну хотя бы на пару минут мне не хотелось.
— Эй, мужик, стой! — мы с протолкались через тусящих музыкантов, бухающих в ожидании своей очереди. Я еще мимоходом удивился, как их дофига на самом деле. Не то, чтобы больше, чем зрителей, но прямо немало.
— Ну? — давешний музыкант уже застегнул пальто и натянул на уши вязаную шапку. Гитара в чехле закинута за спину. Лицо угрюмое и непроницаемое.
— Привет, я Вова, — сказал я. Кивнул в сторону Евы. — А это Ева, моя девушка. Мы в восторге от твоих песен.
— Странно, — губы его скривились в горькой усмешке.
— Очень понравилось! — подтвердила Ева. — Как вас зовут? Можно с вами познакомиться?
— Не думаю, что это хорошая идея, — он покачал головой. Такая дремучая тоска в голосе и интонациях.
— Мы так просто не отступим, — заявила Ева. — Проследим за вами до дома и будем караулить у подъезда!
— Ах, у подъезда… — он усмехнулся. На этот раз не так тоскливо, как в первый раз. — Что вы здесь делаете такие чистенькие маменькины детки?
— А, долгая история, — махнул рукой я. — Точнее, история короткая и неинтересная.
— Велиал, да отвали ты от этого гардемарина! — какое-то патлатое убожище повисло на моем плече.
— Точно, — ухмыльнулся я. — Обязательно бахнем. Весь мир в труху. Но потом.
Я легонько оттолкнул воспылавшего ко мне дружелюбием рокера, тот покачнулся и проследовал по прямой траектории к другому такому же говнарю и сунул ему в руки бутылку без этикетки. Которую до этого пытался вручить мне.
— Предлагаю пообщаться снаружи, — сказал я.
— Велиал? — переспросил наш музыкант. — Демон-обольститель, не знающий жалости? Так он тебя назвал?
— Типа того, — кивнул я. — Сейчас буду предлагать подписать кровью договор. Страшно?
— Да мне уже нечего бояться, — как-то потерянно сказал музыкант.
Но отмазываться от знакомства больше не стал. Мы выскользнули наружу и в молчании отошли на несколько шагов, к засыпанной майским снегом лавочке.
— Итак, знакомимся? — сказал я, пытливо глядя на него. Явно какая-то драма у человека случилась. Тоскливой безысходностью сквозили не только его песни, но и он сам.
— Вадим, — просто сказал он и протянул руку.
— Не местный? — предположил я, отвечая на пожатие.
— Из Москвы приехал, ага, — усмехнулся он. — Что, так заметно?
— Раньше тебя не видел, — объяснил я. — Видел бы — запомнил. Что ты делаешь в «клоповнике»? У тебя же консерваторский уровень, не меньше!
— Консерватория, да, — кивнул он. — А здесь… Ну, надо же где-то петь…
— Да даже в электричке было бы лучше! — воскликнула Ева. — Это же… Блин, да так нельзя! Вы же талантище!
— Ну, каждому свое, — пожал плечами Вадим.
— Далеко живешь? — спросил я.
— В паре кварталов, — Вадим кивнул головой в сторону сквера.
Мы, не договариваясь, пошли в ту сторону. Он — к своему дому. А мы — его провожать. Имя его мы узнали, но мне нужно было больше. Контакты. Телефон, адрес. Передо мной был настоящий профи. Я еще не знал, с какого боку его пристегнуть к моей растущей команде, но отпускать просто так не хотел точно. Такими подарками судьбы разбрасываться нельзя.
Я спрашивал. Он отвечал. Нехотя, но не отказываясь.
Музыкант с пеленок, мама пианистка, папа дирижер. С десяти лет влюбился в гитару и теперь не выпускает ее из рук практически никогда.
По академическому пути не пошел, начал играть в группе, хотя родители были против. В восемьдесят девятом сел в тюрьму. Через год вышел и оказался никому не нужен.
Отец за этот год умер. Сердце. Мать отказалась пускать его на порог. Группа сделала вид, что его не знает.
Он мыкался какое-то время, перебивался случайными заработками. А месяц назад приехал в Новокиневск, чтобы… Даже не начать новую жизнь, а скорее закончить. Типа, финальная остановка. Он в Новокиневске как-то был проездом, и наш город показался ему образцом безысходности. Ну да, иногда он может произвести такое впечатление. Нашел конуру в коммуналке, забился в нее. Свою классную гитару он уже продал давным-давно. Но музыка требовала выхода. Случайно оказался в «клоповнике». Пришел «на звук». Подобрал там сломанную кем-то гитару, склеил ее. И вот играет, уже четвертый раз пришел.