90-е: Шоу должно продолжаться 14
Шрифт:
Я посмотрел на Астарота, который лез с дружескими объятиями к Наташе, которая шутливо от него отбивалась и кричала, что она серьезная замужняя дама, и нефиг к ней тут приставать с этими вот нежностями!
Смеялись. Потом снова говорили. Звенели стаканами, в которых по большей части был вовсе даже не алкоголь. Совершенно не хотелось заглушать такой теплый эмоциональный момент банальным бухлом.
— Ой, Велиал, слушай, ко мне же, наверное, человек десять подходило насчет наших концертов! — спохватился Бельфегор и принялся шарить по карманам. — Я даже у кого-то телефоны записывал…
— Ой, да забей! — махнул рукой Бегемот. — Кто вообще в таких местах договаривается?
Я хотел, было, тоже махнуть рукой, мол, да потом. Спишемся-созвонимся… Но одернул сам себя. Ну да, и геолокацию в телегу скинем, точно.
— Ты не прав, Дюша, — сказал я, важно подняв палец. — Именно в таких местах и заключаются самые лучшие договоры.
— Самые лучшие — вообще в саунах! — выкрикнул Астарот.
— Ты сам-то хоть в одной сауне был? — засмеялся Жан.
— Можно подумать, ты был! — огрызнулся Астарот.
— А я был, между прочим! — гордо заявил Жан.
— Блин, Жаныч, какой ты клевый! — вдруг умильно проговорил Астарот и полез к Жану обниматься.
— Вот, нашел! — Бельфегор радостно разжал кулак с несколькими смятыми бумажками. Билет в кино с оторванным корешком, листок из блокнота с цветочком, неровный огрызок тетрадного листа с конспектом лекции… — Ну, записывал, на чем нашлось… Слушай, надо нам, наверное, с собой твои визитки носить. А то как-то западло, что я телефон «Буревестника» тоже диктовал под запись на всяком мусоре.
— А кто-то, помнится, говорил, что у нас всех сегодня выходной, — язвительно проговорила Наташа.
— Так мы и не работаем, — я пожал плечами, разгладил все огрызки бумаги с записанными на них именами и телефонами и спрятал их все в свою записную книжку. Переносить контакты точно буду потом.
— Когда я училась в пятом классе, у моей мамы была подруга, — глядя куда-то в потолок, сказала Наташа. — А у нее дочка, которую мне всегда ставили в пример. Она была на год младше, но в школу пошла на год раньше, потому что умная и развитая. И вообще она была везде молодец. Она, кажется, даже родилась, уже крестиком вышивать умела. Блин, вышивку я ненавидела! Мы в младших классах на трудах что-то там вышивали, и у меня все время получалась какая-то фигня. А тут мама мне пяльца подарила на день рождения. И мешок мулине. И все потому, что Жанночка вышивает аж целые картины! Ой, вы все меня слушаете, да? Вообще не знаю, почему я это вспомнила…
— Это не та Жанна, которую ты сегодня встретила? — спросила Ева.
— А, да, точно, — Наташа засмеялась.
— И что? Она толстая и работает уборщицей в универмага? — усмехнулся Жан.
— Ах, если бы! — Наташа всплеснула руками. — Красивая, как супермодель. И приехала из Москвы на «Рок-Виски-Браво». Учится в МГУ на факультете иностранных языков. Нет в жизни справедливости, вот что!
Все засмеялись, включая Наташу.
— А знаете что я подумал сегодня? — неожиданно серьезно сказал Астарот. — Всегда будет кто-то лучше. Ну и пофиг на это!
И все снова зазвенели стаканами и заговорили разом.
«По идее, надо бы часов до двух их всех по домам разогнать», — подумал
— Ничего этого не было, — сказал вдруг над моим ухом Иван.
— Что? — встрепенулся я, поворачиваясь к нему. — И давно ты здесь?
— На самом деле, с самого начала, — усмехнулся он. — Увязался за вами, когда вы с фестиваля ушли. Сидел в сторонке, не отсвечивал. Думал про всякое.
— А что ты там сказал? — спросил я, усаживаясь на стул рядом с ним.
— Не было вот этого ничего, — он обвел руками пространство вокруг себя.
— В смысле, этого вот клуба «Африка»? — уточнил я. Хотя понимал уже, что он что-то другое имеет в виду.
— И клуба, и журнала, — сказал он. — И «Ангелов» не было. И фестиваля этого. Я же был здесь в это время. Жил и работал. Писал в газеты. Тут все было по-другому, понимаешь? Другая история была совсем.
— Эффект бабочки, как он есть, — пожал плечами я.
— Ты знаешь, я ведь тоже менял историю, — вздохнул Иван. — Но я все больше старался сделать так, чтобы кое-что предотвратить. Чтобы… Блин, мои первые девяностые были кровавым кошмаром. Новокиневск тогда разрывали бандитские разборки, была стрельба на улицах, люди ходили в страхе…
— Ну я бы не сказал, что сейчас здесь покой и благолепие, — сказал я без улыбки.
— Поверь, ни в какое сравнение не идет с тем, что было тогда, — без улыбки же ответил Иван. — Прямо ванильный детский сад у нас, а не бандиты. Сплошь интеллигентные люди, спасибо-пожалуйста-извините.
— Девяностые еще только начались, — напомнил я.
— На самом деле, я не об этом хотел сказать, — махнул рукой Иван. — Не про бандитов, шут с ними всеми. Я вот сегодня сидел на трибуне фестиваля, слушал музыку, смотрел на людей. И вдруг понял, что это по-настоящему культовое мероприятие. Которое запомнят по всей стране. Знаковое. Как «Монстры рока». И это все ты.
— Да ладно, не только я, — я поморщился. — Моих заслуг в этом всем хрен да маленько. Стадионные дела вообще мимо меня шли.
— Так ведь не было этого, понимаешь? — с нажимом спросил он. — В первый раз, когда тебя здесь не было, ничего этого тоже не было. Была «Рок-провинция», посиделки в лесу, чуть более шумные чем просто междусобойчик у костра. И еще парочка уличных движей.
— Но «Ангелы»-то и без меня были, — сказал я. — Я их не собирал. Когда я тут очнулся, они уже существовали…
Вообще я, конечно же, обдумывал куда они делись в первой версии девяностых. Иван рассказывал, что очнулся в этом теле в морге. Когда… То есть, он был Жаном Колокольниковым, умер и очнулся в теле Ивана Мельникова, когда тот тоже умер. А что, если Вова-Велиал в тот день, девятнадцатого ноября девяносто первого должен был умереть на той самой пьянке? «Ангелочки» проснулись бы утром, и не смогли разбудить своего гитариста. Пришла бы мама, поднялся бы кипиш. Потом похороны… И музыкальная группа распалась бы, даже не начавшись. Не случилось бы поклонника Астарота Кирюхи, нового репертуара, нового названия. Ничего вот этого, в общем.