90-е: Шоу должно продолжаться 14
Шрифт:
Тот дернулся, откатился в сторону и сверкнул на меня глазами.
— Тебе что надо вообще?! Нож верни.
— Увы, дорогой друг, боюсь, что эту просьбу я выполнять не буду… — усмехнулся я.
— Да тебе че, больше всех надо что ли?! — лицо «реципиента» перекосило. Бухой. Прямо в дровищи. Скорее всего, утром даже не вспомнит, что ножом размахивал.
— Так, дорогой друг, давай-ка прогуляемся, — я поднялся, ухватил парня за плечо и ремень и поволок в сторону реки.
Ночной рок-концерт, да еще и в лесу, потом вспоминается как калейдоскоп всяких событий, которые довольно сложно
Ну, не всерьез думаешь, конечно. Стебешься больше. Понятно же, что делаешь.
Возможно, Владимир Львович, которым я был в своем прошлом-будущем, не оценил бы драйва подобного мероприятия. Тем более, что здесь мы нарушили буквально все правила техники безопасности, которые можно. Драки вспыхивали за ночь еще раза четыре, в паре случаев участникам даже потребовалась профессиональная помощь медиков. Факелы жгли… Впрочем, неудивительно, это же мы с Наташей в самом начале пример подали. Ясен пень, подпалили паре парней хаер. Стопудово кто-то переломал ноги. И руки. Все-таки толпа — дело такое. А тут еще и под ногами корни, шишки, вот это все…
— Мне нужна передышка, — из толпы вынырнула Наташа и повисла у меня на плече.
— Батарейки сели? — устало усмехнулся я.
— Да, точняк, батарейки, — Наташа тряхнула растрепанными волосами и посмотрела на меня. Ее диковатый макияж расплылся, в темноте лицо было похоже на череп с черными провалами глазниц. — Будешь?
Она протянула мне картонный стакан.
— Не, — покачал головой я.
— Это яблочный сок, — сказала Наташа. — Знаешь, у меня сейчас будто бы разделение личности. Одна часть меня в восторге прыгает, как дедсадовская Наташка с ховстиками. И орет: «Ура, мы это сделали! Смотри, сколько народу, как всем весело!» А другая сидит в углу и шипит: «Больше никогда! Устроюсь работать в библиотеку вообще! Полы буду мыть!»
— Ха, жиза… — усмехнулся я. — Но осталось совсем чуть-чуть.
— Я бы спать ушла, но нельзя, — Наташа запустила пальцы в растрепанные волосы. — У нас ведь еще один выход. Последний.
— Да, моя королева, — я отвесил церемониальный поклон. Он вышел утомленным таким.
— Так что еще полчаса на ногах… — она повисла на моем плече и шумно вздохнула.
— Уже меньше, — я вытянул шею и посмотрел, кто там на сцене. — Минут пятнадцать всего. — У меня есть идея. Давай добудем себе кофе.
— Так кухня же закрыта уже, — сказала Наташа.
— Ну и что? Мы же не маленькие, сами с газовой плитой справимся… — пожал плечами я.
— А еще я ужасно боюсь тамошнюю хозяйку, — прошептала Наташа. — Она как будто злая ведьма. Хозяйка мрачного замка. Она когда смотрит, у меня коленки подкашиваются…
— Пойдем-пойдем, — я подхватил Наташу за талию и потащил в сторону столовой. — Я буду твоим доблестным рыцарем и от гнева злой ведьмы защитю… Защищу… В общем, мы тихонечко проберемся, сварим себе в кастрюльке кофе, никто даже и не заметит.
За столами под парашютами было полно народу. Тут пили, наливали, шумно рассказывали всякие истории без начала и конца, произносили тосты и смеялись. Судя по отблескам пламени в окнах брезентового госпиталя, внутри тоже кто-то был. Темной
— Чего надо? — раздался сварливый мужской голос. — Вон пошли отсюда, придурки. Тут вашего ничего нет.
— Это я, Иван Михалыч, — тихо сказал я. — И Наташа.
— Володя? — отозвался суровый охранник. И в лицо мне ударил луч фонарика. Хорошо, не тактического из двадцать первого века, а обычного такого, с квадратной батарейкой и лампочкой. — Чего тебе?
— Устали, трындец, — честно сказал я. — Хотели кофе себе сварить.
Иван Михайлович погасил фонарь, высунул голову наружу и бдительно огляделся. Прямо как герой партизанского кино. Махнул нам рукой.
— Давайте, заходите по-тихому, — сказал он.
— Прямо конспирация у тебя тут, — усмехнулся я.
— Да тихо ты! — шикнул он. — Я знаешь уже сколько тут желающих гонял? Пьяные же все! Кто-то лязгнет что-то про еду, вот и прутся сюда, как бараны. Проверить, видишь ли. Просто посмотреть.
— Ружье? Серьезно? — удивился я, когда Иван Михайлович зажег керосинку.
— Не заряжено, не ссы, — хмыкнул он. — Но охолонуть всяких борзых хватает. Весь боевой задор сносит, когда в пузо двустволкой тычут. Так, кофе, говоришь? Сейчас пошукаю…
Наташа опустилась на табуретку. Обычную такую, деревянную. Будто перекочевавшую сюда из деревенской кухни.
— Я в детстве один раз ходила в поход, — бесцветным голосом сказала Наташа. — Ну как, в детстве, мне было двенадцать лет, наверное. Или тринадцать, не помню точно. И поход был на Алтай. Мне еще все завидовали… Там был настоящий ад. Рюкзаки эти… Палатки… Готовить в ведре. Придурки в группе. Фу, даже вспоминать не хочется…
Наташа помолчала. Иван Михайлович шуршал в коробках, перебирая остатки продуктов.
— А потом, когда я первого сентября пришла в школу, — продолжила Наташа. — На меня все насели. Типа, рассказывай, как все было. А я открыла рот и говорю: «Это самое лучшее лето в моей жизни!» И гордо так поправляю значок «Турист СССР». Ну, нам в конце похода выдали. И книжечки еще именные. Типа, мы сдали какой-то там норматив и теперь вот… туристы. Зачем я врала, не понимаю?
— Зато теперь можешь смело врать, что лучшее лето в твоей жизни — сейчас, — засмеялся я.
— Тихо вы! — зашипел Иван Михайлович, выныривая из коробок. — Вот, нашел я ваш кофе, сейчас заварим.
— Давайте я, — я сделал шаг вперед.
— Сиди давай, — вполголоса прикрикнул Иван Михайлович. — На смерть оба похожи, нечего. Сидите, отдыхайте.
Возражать я не стал. И за неимением второй табуретки, опустился тупо на ковер пожухлой травы. Сидел и смотрел, как Иван Михайлович, стараясь не шуметь, возится с плитой. Вот вспыхнула синим пламенем горелка. Вот он поставил на огонь помятую алюминиевую кастрюльку с закопченными боками, наплюхал туда мутноватой воды из реки. Вытряхнул в нее чуть ли не полпачки кофе из картонной коробки. «Кажется, это еще советские запасы…» — отстраненно подумал я. Откуда-то из детства всплыло воспоминание, как мама достает похожую коробочку с верхней полки кухонного шкафчика и, сторожко оглядываясь, будто ожидая, что кто-то придет и застукает ее за этим занятием, насыпает пару чайных ложек коричневого порошка в пузатенькую турку. «Мама, а это что такое?» — спросил я тогда. «Ты еще маленький, тебе нельзя!» — строго ответила мама.