95-й. Сны о будущем прошлом
Шрифт:
А вместо камеры муляж повесили с мигающим светодиодом, мдэ…
Короче, парикмахерская запустилась с двадцать пятого октября, открылись мы с претензией — вход облепили шариками, музыку завели. Поскольку выход на остановку и проходимость хорошая, этого на удивление и хватило. Заработали хорошо прям сразу.
Одно только меня смущало. Мы немного не проходили по нормо-площадям. Можно было, конечно, обозвать пустующий пока будущий танцевальный зал подсобным помещением парикмахерской или заявить, что детский санузел тоже к ней относится, но прокатит ли…
Я сильно
26. ЗАЧЕМ?
ТЯЖКИЕ ДУМЫ
Октябрь тысяча девятьсот девяносто пятого почти закончился. И вдруг, внезапно и непонятно по какой причине, я стала возвращаться в будущее всё чаще и чаще. Не раз в месяц. И не раз в неделю-две даже, а каждую ночь. После всех редких и плавных возвращений это звучало как зуммер.
Зачем?
В один из дней я размышляла обо всех этих сплетениях реальностей, Листая интернет.
Почему девяносто пятый? Почему я? Реально — почему? Просто, чтоб ещё одну жизнь прожить? Что за бонусы такие от вселенной?
Я не верю в случайности такого сорта.
Я сидела и листала новости девяностых. Все, которые могла найти.
Начала читать от начала. Жуть и мрак. Светлым пятном на чернушном фоне выделалось празднование пятидесятой годовщины Победы в Великой Отечественной Войне.
А, нет. Не выделялось. От возмущения у меня аж дыхание перехватило.
На празднование были приглашены всякие западные партнёры — пиндосы, французы и прочие. Так вот, америкосы, а за ними и вся коллективная шобла, заявили, что решительно осуждают действия России в Чечне. Все на раз забыли, что Чечня — внутренняя территория РФ и дружно начали топить за её независимость. Противодействие боевикам-террористам было признано недопустимым. Нарушение свобод, мать их! Западные демократические страны так возмущались, что даже кушать не могли. И поэтому отказались присутствовать на параде войск, участвующих в чеченской войне.
И никто из Ельцинской команды не сказал им: «Да и пошли бы вы нах!..»
Не-е-ет. Ради звёздно-полосатых со компанией парад был разделён. По Красной площади прошли только ветераны и переодетые в форму военных лет военнослужащие, с соответствующей техникой тех годов. На историческую часть милостиво глядели гости, явно уже чувствовавшие себя здесь хозяевами.
А остальных военных отправили на Поклонную гору. Пинком под зад, фактически!
Какой позор! Испанский стыд!!!
В такие вот реалии меня выкинуло.
Спустя три недели — жуткое землетрясение в Нефтегорске. Сколько народу погибло…
И вот июнь — снова теракт. Банда Басаева в Будённовске. Опять погибли люди.
Это что получается — я пришла в себя в девяносто пятом
Сколько боли выпало на людскую долю в эти годы. Сколько ужаса.
И тут до меня дошло. Это? Это оно? Я читала хроники террористических актов, и в груди собирался холодный комок. Все эти люди умрут? Перенесут издевательства и зверства? Снова? А вот эти детки, погибшие в дыму пожара от рухнувшего прямо на город самолёта? И воспитательница опять сойдёт с ума, потому что будет выводить из огня чужих детей — и снова не успеет спасти двоих родных?
Я оделась потеплее и пошла на берег Иркутского моря. Ходила по набережной часа полтора, смотрела на низко висящие сизые снеговые тучи.
Сколько клятв вы давали в жизни? Я ярко помню одну. Настоящую, произнесённую с горящим сердцем. Мне было всего девять. Правильные формулы давались мне тяжело — не знаю, почему, со стихами, например, никогда проблем не было. Но отчего-то в моей голове эта клятва всегда звучала так: «Перед лицом своих товарищей торжественно клянусь горячо любить и защищать свою советскую Родину…» Наверное, пионервожатая слегка удивилась необычной интерпретации, но поправлять и ломать торжественность момента не стала.
Нет той страны, в которой прозвучала эта клятва. Но Родина моя жива!
Это решение, наверное, может стоить мне жизни. Во всяком случае, одной из. А если спрятаться и отсидеться — да нахер бы мне такая гнусная жизнь сдалась!
И я пошла домой. Даты никогда не были моей сильной стороной (исторические диктанты — тихий ужас моего детства). Значит, мне понадобится больше времени.
А уж встречу как-нибудь придумаем, как организовать. Теория семи рукопожатий давным-давно доказана.
29 октября 1995, воскресенье.
Утром папа как всегда заскочил забрать пошитые постельные комплекты.
— Чай будешь пить?
— Некогда, доча.
— Тогда просто двери прикрой, чтоб неслышно было.
Он сразу сделался серьёзным.
— Что случилось?
— Пока ещё не случилось. И я не хочу, чтоб случилось. Пап… Я помню, ты говорил, у вас в хороших знакомых есть полковник ФСБ.
Отец сощурился, повторил:
— Что случилось?
— Я не могу тебе сказать. Это не тот… уровень секретности, что ли.
— Опять сон?
— Да. Повторяется по кругу. Сотни людей могут погибнуть.
— Ты понимаешь, что это гораздо серьёзнее, чем спортзал?
— Я понимаю. Я должна хотя бы попытаться. Иначе я не смогу себе простить.
Отец выдохнул с длинным и задумчивым «п-ф-ф-ф…»
— И ты хочешь что? Встречу с этим полковником?
— Нет. Я хочу встречу с одним бывшим подполковником КГБ. Совершенно конкретным. В Питере. Бывших, как ты понимаешь, не бывает. Желательно, в неофициальной обстановке. Что-нибудь достаточно уединённое. И открытое. Павловский парк. Петродворец. У меня есть деньги, если надо заплатить. Желательно рублями. Но на крайний случай можем кубышку растрясти с баксами. Тыщ на пять-десять.