99 имен Серебряного века
Шрифт:
Не вернулись.
22 июня 1922 года Ходасевич и Берберова покинули Россию и через Ригу прибыли в Берлин. Дальше — скитания по Европе, в том числе и жизнь у Горького в Сорренто. Кстати, Ходасевича и Максима Горького связывали весьма непростые отношения. Горький мечтал, чтобы Ходасевич оставил о нем воспоминания, но при этом отмечал, что Ходасевич «действительно зол. Очень вероятно, что в нем это — одно из его достоинств, но, к сожалению, он делает из своей злобы — ремесло».
Ни жить, ни петь почти не стоит: В непрочной грубости живем. Портной тачает, плотник строит: Швы расползутся,Разве это злоба? Это позиция, занятая Ходасевичем, по отношению ко всем мерзостям и злу жизни, к трагедийной судьбе человека вообще.
В марте 1925 года советское посольство в Риме отказало Ходасевичу в продлении паспорта, предложив вернуться в Москву, где, по словам Романа Гуля, «сам Лев Давыдович Робеспьер отзывался о Ходасевиче крайне презрительно». Естественно, поэт отказался и уехал в Париж. Так он стал фактически эмигрантом.
О парижском житье-бытье Ходасевича Нина Берберова вспоминала так: «Он встает поздно, если вообще встает, иногда к полудню, иногда к часу. Днем он читает, пишет, иногда выходит ненадолго, иногда ездит в редакцию „Дней“. Возвращается униженный и раздавленный. Мы обедаем. Ни зелени, ни рыбы, ни сыра он не ест. Готовить я не умею. Вечерами мы выходим, возвращаемся поздно. Сидим в кафе на Монпарнасе, то здесь, то там, а чаще в „Ротонде“… Ночами Ходасевич пишет… Часто ночью он вдруг будит меня: давай кофе пить, давай чай пить, давай разговаривать…»
О чем? О литературе. О культуре Серебряного века. О России и Москве.
Перешагни, перескочи, Перелети, пере— что хочешь — Но вырвысь: камнем из пращи, Звездой, сорвавшейся в ночи… Сам затерял — теперь ищи… Бог знает, что себе бормочешь, Ища пенсне или ключи.Это из сборника «Тяжелая лира» (1922), вышедшем еще в России: «…почти розановская записка, с бормочущими домашними рифмами, неожиданно короткая — как бы внезапное вторжение записной книжки в классную комнату высокой лирики» — так определил стихотворение Ходасевича Юрий Тынянов.
В эмиграции Ходасевич выпустил «Антологию еврейской поэзии», написал цикл «Европейская ночь», который вошел в «Собрание стихов», вышедшее в 1927 году. «Европейская ночь» — последний печальный аккорд лиры Ходасевича.
Берберова так отозвалась о своем бывшем муже (не он ее покинул, а она его бросила): «Пленник своей молодости, и иногда и ее раб (декораций Брюсова, выкриков Белого, туманов Блока), он проглядел многое или не разглядел многого, обуянный страшной усталостью и пессимизмом, и чувством трагического смысла вселенной…»
Вот характерные строки — из начала стихотворения «Перед зеркалом»:
Я, я, я. Что за дикое слово! Неужели вон тот — это я? Разве мама любила такого, Желтосерого, полуседого И всезнающего, как змея? Разве мальчик, в Останкине летом Танцевавший на дачных балах, — Это я, тот, кто каждым ответом Желторотым внушает поэтам Отвращение, злобу и страх?..Юрий Терапиано вспоминал: «Обладая широкой эрудицией, сам усердный работник, Ходасевич требовал такой же работы и от других. В этом отношении он был беспощаден, придирчив, насмешлив…» Добавим, что среди молодых поэтов Ходасевич приобрел репутацию демона скептицизма.
Владимир Вейдле в воспоминаниях
И Вейдле приводит незаконченное стихотворение Ходасевича:
Нет, не понять, не разгадать: Проклятье или благодать, Но петь и гибнуть нам дано, И песня с гибелью одно. Когда и лучшие мгновенья Мы в жертву звукам отдаем, Что ж? Погибаем мы от пенья? Или от гибели поем?Гибель была недалеко. Ходасевич умер, прожив 53 года. В год смерти, в 1939 году, в Брюсселе вышла его книга воспоминаний «Некрополь». Едкая, желчная, остроумная, отточенная мемуарная проза о тех, кого он хорошо знал и с кем был близок, в частности о Горьком.
В заключение приведу сформулированное Владиславом Ходасевичем кредо из анкеты далекого 1915 года: «Из всех явлений мира я люблю только стихи, из всех людей — только поэтов».
И Ходасевич был уверен (эта уверенность прозвучала в стихотворении «Петербург», написанном 12 декабря 1925 года):
И, каждый стих гоня сквозь прозу, Вывихивая каждую строку, Привил-таки классическую розу К советскому дичку.Чтобы понять: сбылось — не сбылось, — надо покинуть серебряный сад русской поэзии и пройтись по мичуринским аллеям советской поэзии.
ЦВЕТАЕВА
Марина Ивановна
26. IX(8.X)1892, Москва — 31.VIII.1941, Елабуга
Легче написать толстенную книгу о Цветаевой, чем жалкие 8 — 10 страниц. В книге можно проследить все повороты и обороты судьбы; подъемы, провалы и зигзаги; разобрать творчество по полочкам и по косточкам; проследить за любовными увлечениями. Наконец, вдосталь насладиться стихами. А что в краткой статейке?! Единственный выход: привести краткую, выборочную хронику жизни по годам, тем более что сама Марина Цветаева утверждала, что «хронология — ключ к пониманию».
Итак, ХРОНИКА:
1892 — рождение Марины Цветаевой в Москве, в «доме в Трехпрудном» в семье профессора Ивана Цветаева, который был целиком поглощен главным делом своей жизни — созданием в России первого музея античной и западной культуры. Через два года родилась Анастасия, и мать — Мария Александровна, урожденная Мейн, мечтала о музыкальной карьере дочерей.
1896 — с 4 лет Марина научилась читать. И не только читать. Ее мать записывала в дневнике: «Моя четырехлетняя Маруся (так звали Марину в детстве. — Прим. Ю.Б.) ходит вокруг меня и все складывает слова — в рифмы. Может быть, будет — поэт?»