99 имен Серебряного века
Шрифт:
1918 — лихолетье. Лишившись значительного состояния, полученного в наследство от родителей, Цветаева вынуждена была пойти на службу — 13 ноября (как она пишет: «Хорош день для начала!»). «Странная служба! Приходишь, упираешься локтями в стол (кулаками в скулы) и ломаешь себе голову: чем бы таким заняться: чтобы время прошло? Когда я прошу у заведующего работы, я замечаю в нем злобу». Полгода прослужила Цветаева в Информационном отделе Комиссариата по делам национальностей в недоумении: «Не понимаю, что от меня хотят». И бросила эту никчемную работу: «Великая клятва: не буду служить. Никогда. Хоть бы умерла».
Отношение
1919 — «Москва, чумной, девятнадцатый год…» И в это время Цветаева открыла для себя театр, пишет для театра, в частности, пьесу «Феникс» о Казанове. Третья студия Вахтангова. Увлечение Юрием Завадским — «будет легонькая стопка восхитительных стихов». И еще одна веха — Сонечка (Софья Голлидэй) — подробности в «Повести о Сонечке». И все это на фоне крайне тяжелого быта. Осенью в отчаянье Цветаева отдала дочерей в Кунцевский приют, но вскоре забрала заболевшую Ариадну. Вторая дочь Ирина умерла в приюте 2 февраля 1920 года.
«Внешне Цветаева сильно изменилась за эти годы. Голод и заботы не красят никого. Пропал ее замечательный румянец, от которого она так страдала в юности, появился землисто-смуглый цвет лица, оставшийся навсегда. Появились первые морщинки, юношеская стройность теперь соединилась с худобой. От прежней Марины остались ее золотистые волосы, зеленые глаза и летящая походка…» (В. Швейцер. «Быт и бытие Марины Цветаевой»).
1920 — Цветаева пишет горькие строки:
Сижу без света и без хлеба И без воды…Однако стихи продолжает писать — цикл «Лебединый Стан».
1921 — обращаясь к новому году, пишет:
С Новым годам, Лебединый Стан! Славные обломки! С Новым годом — по чужим местам — Воины с котомкой!..Белая армия разгромлена, ее воины рассеялись по Европе. Ничего неизвестно о муже. Цветаева ищет его, — он объявился в Праге. И еще — короткая, но интенсивная дружба с Евгением Ланном.
1922 — отъезд из России 11 мая. Багажа почти нет: за годы революции все было сношено, продано или сломано. Главное: сундучок с рукописями. Илья Эренбург устроил Цветаеву с дочерью в Берлине в русский пансион. А далее, в августе — Цветаева отправилась в Прагу. Началась жизнь в эмиграции. В Берлине были изданы «Стихи к Блоку», «Разлука» (1922), «Ремесло», «Психея. Романтика» (1923), поэма-сказка «Молодец» (1924)…
На Запад Цветаева приехала знаменитым поэтом, однако сборник «Ремесло» был холодно встречен эмигрантской критикой. Хотя именно «Ремесло» знаменует начало более строгой, более организованной и менее интимной поэтики. Оценил «Ремесло» лишь Андрей Белый, который признался в письме к Цветаевой, что «давно я не имел такого эстетического наслаждения».
1923 — активная переписка с Борисом Пастернаком, в котором Цветаева открыла «своего величайшего современника». Поиск родственной души: критик Александр Бахрах и приятель Сергея Эфрона Константин Родзевич, записной сердцеед, «маленький Казанова». С Родзевичем
1924 — Цветаева и Эфрон оставили Прагу и переехали в пригород. Марина закончила «Поэму Конца» и вновь вернулась к своей трагедии «Тезей». По воспоминаниям чешского писателя Франтишека Кубка, Цветаева «была настолько лирична, что и в разговорах совершенно неличных постоянно говорила о себе…»
1925 — 1 февраля родился сын Георгий (домашнее имя — Мур). Пересуды: от кого ребенок? Мур был трудным ребенком, но Цветаева его безмерно любила и приносила ему в жертву все, вплоть до работы.
1 ноября Цветаева с детьми выехала во Францию. Цветаева ехала в Париж не за славой, а за деньгами, чтобы упрочить положение семьи, однако надеждам не суждено было сбыться.
1926 — 6 февраля состоялся первый творческий вечер Цветаевой, для которого она просила свою приятельницу Тескову достать ей неновое платье у какой-нибудь богатой дамы. Как писал в письме Сергей Эфрон о вечере: «…Прошел он с исключительным успехом, несмотря на резкое недоброжелательство к Марине со стороны почти всех русских и еврейских барынь…»
Весною Цветаева вступает в переписку с австрийским поэтом Райнером Рильке, «германским Орфеем». Образовался треугольник — эпистолярный роман на троих: Цветаева — Рильке — Пастернак.
В предложенной Пастернаком анкете для предполагавшегося издания библиографического «Словаря писателей XX века» Цветаева писала: «…Любимые веши в мире: музыка, природа, стихи, одиночество. Полное равнодушие к общественности, театру, пластическим искусствам, зрительности. Чувство собственности ограничивается детьми и тетрадями…»
1927 — в Медоне — «Марина мыла посуду, обливаясь слезами, и писала стихи» (Анастасия Цветаева). «В доме у них была поразительная неряшливость и запущенность, какая-то недамскость. У нее в этом был какой-то запал и мазохизм: вот какая я…» (Алексей Эйснер).
1928 — вышел сборник стихов «После России. 1922–1925». Это была единственная книга, которую Цветаевой удалось выпустить за 14 лет парижской жизни. Раскупалась книга плохо, вызвала массу отрицательных отзывов. Сторонники классической стройности и строгости упрекали Цветаеву в словесной и эмоциональной расточительности, анархичности, избыточной страстности, слишком «прерывистом дыхании» и «револьверной дроби» размеров и, вообще, посчитали «природный романтизм» Цветаевой вышедшим из моды. Похвалили сборник лишь немногие, среди них — Ходасевич.
Как отмечал Петр Сувчинский, «с парижской группой поэтов она, конечно, не сошлась. Георгий Иванов — хороший поэт, но внутренне очень бедный. Адамович ее не любил, он тоже тогда был главный критик и мэтр, а она была этим возмущена».
Марк Слоним, один из редакторов «Воли России», где печаталась Цветаева, вспоминал: «Поэты не ходили слушать Цветаеву. В этом виноваты поэты „парижской школы“. Это были меланхолики, акмеисты, а она — полная жизни и напора. Она не могла им нравиться. Адамович ее совсем не ценил. Бунин считал ее „растрепанной“, только Ходасевич ее ценил».