99 признаков женщин, с которыми знакомиться не стоит
Шрифт:
А именно: не существует единой, магистральной линии мирового развития, эталоном которой является Запад. Мы вовсе не должны повторять во всём его путь. Запад и Восток должны объединиться в своего рода «брачный союз», научиться быть взаимодополняющими друг для друга. А от нелепой доктрины «догнать и перегнать» страдают не только догоняющие, но, как ни странно, и те, кто идёт среди лидеров. Ибо они не имеют настоящей духовной поддержки. Им, знаете ли, тоже нужен надёжный «тыл».
Мужчина и женщина, существующие по отдельности, неизбежно деградируют и вырождаются. Однако всё существующее изоморфно. Оно также подчинено универсальной схеме «мужское — женское». Например, религия и рациональность. Одно без другого непременно загнётся. Так вот:
Запад — мужчина,
Человечество всегда делилось на женскую и мужскую, на деятельную и традиционную, на западную и восточную составляющие. Это ведь ещё с Каина и Авеля повелось. И Каин «глушит» Авеля по той же самой причине. Ибо в действительности именно Каин был среди братьев «психологической тёткой»…
Занятно то, что в современном мире христиане снова хотят достичь высокой (и потому весьма отдалённой) цели не длительной и кропотливой работой, но одним решительным «революционным скачком», так сказать малой кровью — путём формального и узко-духовного объединения Церквей. Более того. Никто не задаётся вполне логичным вопросом: а во имя чего объединяться-то? Во имя самого объединения как такового, во имя абстрактной идеи христианского единства — потому что Христос типа некогда сказал, что..? Такое объединение неизбежно окажется формальным, искусственным и вообще нежизнеспособным. Объединяться вместе можно только во имя некоей цели, лежащей вне такого объединения. Например, люди объединяются в семью во имя продолжения рода. То есть во имя детей, которые не есть родители. Любое объединение должно преследовать некую позитивную цель; из него должно что-то родиться. На худой конец, объединиться можно ради борьбы с общим врагом.
Более того. Цель такого объединения должна быть единой, понятной и общепризнанной. Разумею цель существования христианства вообще, цель существования человечества. И стремление к спасению индивидуумов такой идеей быть никак не может. Так как нормальное чутьё нормальных людей (прежде всего — мужчин) говорит им, что спасение — это, конечно, хорошо, но это не самое главное.
Ну что это за объединение во имя самого себя? Ну что это за объединение во имя всеобщего спасения?
И почему-то во всём этом прослеживается одна и та же схема: сначала нетерпеливость в своём подвиге, затем по-мужски эгоистичная зацикленность только на нём, потом — ответный «прецедент» очередного губительного бабства. Между тем, Иисус Христос говорил: «… Приносят плод в терпении» (Лк. 8, 15). И ещё: «Терпением вашим спасайте души ваши» (Лк. 21, 19) Эту концептуальную вещь, точно так же, как и проблему единства, почему-то просмотрело по-бабски нетерпеливое человечество.
Занятно, что в первом случае грехопадения во всём происшедшем христианство обвинило Еву, во втором — иудеев, третьего вообще не заметило, четвёртое «навесило» на Римского папу (или, что то же самое, на восточных «схизматиков»). Пятого — так попросту вообще не осознаёт. И никогда, ни при каких обстоятельствах не признавало оно виновным самого себя. Слушайте, но когда же, наконец, кончится это бабство?
В мире всё глубоко взаимосвязано: Адам и Ева, Запад и Восток, мужское и женское, рациональное и духовное, бабство и наш родной эгоизм… И все эти схемы полностью изоморфны, все они «работают» одна в другой, и каждая из них взаимосвязана
Наконец, шестое грехопадение совершила сама Христова Церковь в процессе своего развития и становления. Речь здесь идёт о проблеме, поднятой в «Легенде о Великом Инквизиторе» Достоевского — с тою лишь разницей, что автор «Легенды» не вполне корректно сформулировал проблему. Ну так сделаем это за него.
Церковь как бы выбирала между двумя парадигмами существования. Первая — прямое и безусловное последованием Христу, то есть жизнь, связанная в первую очередь с пренебрежением материальными благами, служением людям и трансляцией в обществе духовных ценностей (всё это, кстати, и сейчас вполне уместно). В этом случае Церковь смогла бы сохранить в чистоте и непорочности изначальное учение Христа, а самое главное — понимание, интерпретацию этого учения, однако лишилась бы своей массовости, замкнувшись в узком и тесном мирке верных своих последователей. Очевидно, что большинство людей поддерживать такой образ жизни не в состоянии. Не берусь утверждать наверняка, но скорее всего, значительного влияния на жизнь общества Церковь в этом случае бы не оказывала. Впрочем, чёрт его знает…
Вторая парадигма ставит во главу угла массовость веры. А какие, собственно, потребности у широких масс? — хлеба да зрелищ… Замечу, что искушение хлебом — то есть шире, материальными благами — было как раз первым искушением Христа в пустыне: «И приступил к нему искуситель и сказал: …скажи, чтобы камни сии сделались хлебами. Он же сказал ему в ответ: написано: „не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих“» (Мф. 4, 3). Нетрудно видеть, какую именно парадигму существования предлагает в этом месте Евангелие.
Так вот: Церковь, в отличие от Христа, не выдержала даже самого первого искушения. Пойдя по наиболее широкому и удобному пути, ей с самого начала пришлось подстраивать свои догмы, интерпретации Евангелия и самую практику таким образом, чтобы не отпугнуть от себя простых людей, «миллионы, многочисленные, как песок морской». Церковь захотела «и рыбку съесть, и…» В борьбе против мужества, духовности и одиночества победила массовость и меркантильность. Мужество было снова побеждено бабством.
В результате получилось так, что, приходя ныне в церковь, приходится принимать те «правила игры», которые там приняты и которые выстраивались два тысячелетия. Та самая упомянутая христианская деятельность (пренебрежением материальными благами, служением людям и трансляцией в обществе духовных ценностей) внутри церкви, в конечном счёте, неприемлема — нас сразу же загоняют в определённые рамки «духовной жизни», авторитетно заявляя, что «спасение иначе невозможно».
Нам с самого начала внушают, что христианская жизнь очень даже совместима со всевозможным накоплением материальных благ. Что не следует возлагать на себя «вериги неудобоносимые», а нужно исполнять то, что возможно, что сейчас нам по силам. Наше справедливое сомнение во всём этом тут же отметается хотя бы ссылками на мнения святых, которые никогда установленного в церкви порядка не критиковали. Нам говорят, что если бы церковь была «неправильной», учила неверно, так как её тут же покинула бы благодать. И прочее, прочее, прочее. И наш критический дух, наше самостоятельное мышление постепенно улетучивается. Улетучивается наша мужественность, понимаете?
Однако занятно, что та упомянутая самостоятельная христианская деятельность теперь, когда существует церковь, невозможна также и вне этой последней — иначе прослывёшь раскольником (и это, между прочим, совершенно справедливо). Церкви ничего не остаётся, как бороться (по мере возможностей) со всеми иными формами духовной жизни. Примеры Пьера Вальда и Франциска Ассизского в этом смысле весьма показательны (вернее то, что сделали с их последователями). В результате получаем, что полноценное следование Христу невозможно ни внутри церкви, ни вне её.