99942
Шрифт:
– У тебя телефона нет…
– Включу. Если ты не врёшь, то уже без разницы.
– Макс…
– Выходи!
Он затормозил перед остановкой и, когда Маша захлопнула дверь с той стороны, нажал на газ, пуская машину по старому Симферопольскому шоссе.
"Почему так? Люблю тебя. Люблю твою непоседливость, твою мягкость, твою наглость. Люблю за то, что ты именно такая, какой должна быть, что у тебя внутри живой огонёк, я привык к нему, не могу без него, не могу без тебя. Без твоих глаз, без запаха твоих волос, без твоих прикосновений – не могу.
Но и ты… Прими меня таким, какой есть.
Да, я не люблю перемен, не хочу, чтобы рушился привычный для меня распорядок. Я не буду покупать новый холодильник, чайник, стиралку, телевизор, только для того, чтобы избавиться от проводов, вилок и розеток. Меня не напрягают уложенные в плинтусах кабели, я привык к этим вещам. Они отлично справляются, так же как и моя машина, она жужжит, она жрёт бензин, она тяжело разгоняется и расходует энергию торможения не на подзарядку батареи, а на скрежет тормозных колодок. Летучие джоули уходят прочь в атмосферу, но мне плевать, я сроднился с этой расточительностью, в ней есть нечто человеческое, и ничего, совершенно ничего не хочу улучшать. Я не хочу превратиться в человека, который не может жить без постоянного апгрейда компьютера, ежемесячной смены мобильного телефона или свежей коллекции одежды. Нет…
Но главное, я никогда не желал меняться сам. Я никогда не шёл против течения, не пытался вернуться назад по настойчивой воде. Меня несло вперёд, и все перемены обуславливались самой рекой, её температурой, скоростью, редкими подводными камнями, они были незначительны и мало зависели от плывущего – меня это устраивало. Работа, отношения, привычные мелочи – они попадались на пути, цепляли речным мусором и становились частью меня. Лишь иногда, когда течение ослабевало или русло перегораживал поваленный ствол, приходилось действовать, но лишь для того, чтобы продолжить движение, плыть дальше… так было до встречи с тобой, и ещё недавно это казалось безумно важным. Оставаться собой, прежним.
Одна незначительная мелочь, из прошлого. Вспоминать о ней – как вдавить палец в режущую кромку кухонного ножа и вести от кончика до рукояти…
Однажды мой друг Диман Костенко попал в "обезьянник". С самого детства рядом, в одном дворе выросли, почти братья. Потом как-то потерялись… моя вина, нечем крыть, моя. И вот он позвонил мне – стычка неприятная у бара, какую-то мразь урезонивал, на Димыча похоже – всегда не любил понтов, ну и сам пьяный был, не без этого. Наряд приехал, забрали только его, второй как-то незаметно испарился. Определили в "обезьянник", в холодную комнатушку с парашей в углу. Как простого алкаша, таких обычно держат недолго: проспится, да и гуляй.
Он позвонил и попросил о помощи. Я тогда с Аней… с девушкой гулял, к кому-то в гости собирались. Я сказал Диману, что сейчас приеду… нет, должен был так сказать, но не сказал. Невнятно пообещал помочь, попробовать решить, но никому звонить не стал. В тот вечер я тоже напился… только мой друг ночевал на жёсткой скамейке, а я дома, в тёплой кровати. Я позволил событиям течь в изначальном русле. А мог всё изменить – один звонок дежурному, и Димыча отпустили бы. Он не провёл бы ночь в "опорке", в компании кашляющего наркомана и озонирующего бомжа. Не заразился бы туберкулёзом. Нет, всего этого просто не было бы. Но я выбрал бездействие – решил ничего не менять, не ввязываться. Возможно, преподать Диману урок – стоит надеяться только на самого себя. Меня всё устраивало. Тогда.
Не устраивает теперь.
Иногда, лишь иногда, чтобы оставить всё прежним,
Моему другу не повезло. Долгое лечение, химиотерапия, тяжёлые последствия. Я мог всё это отменить, сделать так, чтобы Диман никогда не узнал о трудной борьбе с тубиком, о предательстве, выраженном в пассивности… Это давит на меня.
Понимаешь, Маша, давит.
Потому что я мог изменить что-то, но не стал".
ЗЕМЛЯ
Безумие – это точное повторение одного и того же действия. Раз за разом, в надежде на изменение. Это есть безумие.
Альберт Эйнштейн
1
Высадив Машу на остановке, Максим заехал на заправку, старую, потрёпанную бензиновую заправку. Преследователь не воспользовался шансом уйти с миром – вкатил следом. "Вот и договорились, – подумал Максим, на скорости огибая колонку, – пора с этим что-то решать. Терять-то, по большому счёту, нечего".
Игры в кошки-мышки закончились. Погоня напоминала сцену из киношного боевика: нервные обгоны, опасные прыжки из ряда в ряд под испуганный визг резины и клаксонную ругань автомобилей-статистов, торможения в пол, презрение к знакам и светофору, отливавшему кровью непослушных… Когда "Субару" поравнялся с "Ниссаном", Максиму удалось рассмотреть водителя.
Пеликан.
В свободной руке старого знакомого был пистолет, чёрная ручная кобра, заряженная свинцовым ядом. Максим ударил по тормозам. Пеликан, скрещивая траектории, пролетел перед "Ниссаном". Максим снова ускорился и нырнул вправо, за грузовик, затем за крохотную полупрозрачную "Микру", обошёл автобус и увидел указатель – наполовину отслоившаяся наклейка поверх рекламы какого-то торгового центра. "Стройка то что надо" – мелькнуло в голове речитативом. Он выскочил перед автобусом и стал шарить по зеркалам в поисках "Субару". Пеликан не отставал.
Максим перестроился в крайний левый ряд, притормозил, чтобы длинный двухэтажный автобус закрыл нужный выход с трассы, и рванул руль вправо. Водитель автобуса дал по тормозам. Проскочив две полосы, "Ниссан" юркнул под неприметный указатель. Тяжёлая туша заслонила "Субару", до этого момента дышавшую в спину "Ниссану". Дерзкий манёвр удался. Поток машин застонал тормозными дисками и сжался пружиной, фиксируя Пеликана в своих объятиях. Неприметный "Субару", такой дикий и резвый на старте, но как все тяжёлый при торможении, подчинился дорожной воле.
Максим надеялся, что следующая развязка, где Пеликан сможет развернуться, находится достаточно далеко. Время, снова время, выигранное, украденное – на этот раз его должно было хватить на подготовку смертельной засады.
Редкие строительные фонари горели по периметру торгового центра, а уложенная в прозрачный файл бумажка на двери сообщала: "ТОРГОВЫЙ ЦЕНТР НА РЕКОНСТРУКЦИИ". Максим присмотрелся к фасаду: центр, похоже, являлся идейным собратом капучино-бара "Кофепроводящая жила" с лозунгом "Никакого беспроводного электричества!". Скорее всего, именно это и было причиной реконструкции – несоответствие свежим нормативам пожарной безопасности, да и, пожалуй, духу времени. Здание выглядело странно. По стеклянному фасаду ползли жёлтые, синие и зелёные трубы: электропроводка, вентиляция, водопровод. Красные лифтовые кабины замерли на уровне третьего этажа.