А что, если бы
Шрифт:
Нельзя забывать и о том, что мусульманская Испания явилась едва ли не самым развитым в культурном отношении государством, возникшим в Европе со времен расцвета Римской империи. X век в Аль-Андалус вошел в историю как период мира и изобилия, роста городов, создания шедевров зодчества, высочайшего взлета искусства, науки и просвещения. В сравнении с испанскими, города северной Европы казались убогими деревеньками, испанские торговцы проникали повсюду, а испанские мусульманские философы знали о наследии классической Греции несравненно больше книжников запада.
Расширение Аль-Андалус на север от Пиренеев могло бы сделать средневековую Европу совсем иной. Ведь куда бы ни ступали мусульманские правители — будь то Северная Африка, Испания или Ближний Восток, — они, подобно Мидасу, обращали в золото все, к чему прикасались. Под их покровительством ширилась торговля, возделывались поля, велись масштабные ирригационные и строительные работы. Правда, в этом изобилии далеко не всем принадлежала
118
Классический пример так называемой «народной» (или «кухонной») этимологии. Английское «slave» произошло от латинского «sclavinus», которое, в свою очередь, происходит от слова «clavus» — «гвоздь» (кстати, в Испании XV века галерные гребцы клеймились знаком в виде вертикально перечеркнутой гвоздем буквы S, напоминающим обозначение доллара). Само собой, слово «sclavinus» пришло в Британию задолго до появления в природе самих славян.
119
Автор имеет в виду господство мамелюков в Египте (1250-1811).
Но будучи рабовладельческой, исламская Европа отнюдь не была бы отсталой. Едва столкнувшись с утонченной культурой Византии и Ирана, первые арабские завоеватели почувствовали любовь с первого взгляда, и в дальнейшем, куда бы ни ступали победоносные мусульманские войска, они приносили с собой высшие достижения тогдашней цивилизации. Исламская Англия, Франция и Германия покрылись бы не только мечетями и крепостями, но также дворцами, банями, фонтанами и садами. Париж X века, возможно, стал бы второй Кордовой с ремесленными и торговыми кварталами, где звучали бы все языки Старого Света. Его украшали бы великолепные, крытые золотом, дворцы с мраморными колоннами и яркими орнаментальными росписями, выполненными индийскими красками. Будь Аахен столицей не Карла Великого, а резиденцией халифа, в нем появились бы не тяжеловесные толстостенные протороманские церкви, а мечети с воздушными минаретами. Соответствующие изменения коснулись бы и духовной сферы, ибо арабы прославились как покровители просвещения, особенно философии и поэзии. Ученые северной Европы познакомились бы с трудами Платона и Аристотеля еще в десятом веке, а не в двенадцатом, как случилось в действительности. Вместо грубых варварских саг поэты слагали бы изысканные стихи, достойные звучать при Багдадском дворе. Неудивительно, что такой эстет, как Анатоль Франс, оплакивал результат битвы при Пуатье, повлекший за собой упадок культуры и торжество варварства.
На это можно возразить, что варварство восторжествовало лишь на короткий срок. Действительно, в отличие от созданных полудикими германскими завоевателями государств Западной Европы, мусульманский мир усвоил и сохранил многое из наследия великих цивилизаций Ближнего Востока и Средиземноморья. Но в конечном счете Запад оказался продуктивнее в экономическом отношении и сильнее в военном. Историкам не так-то легко понять, почему невежественная христианская Европа поднялась до мирового лидерства, совершив научную и промышленную революции и создав попутно капиталистическую систему, в то время как цивилизованный исламский мир не устоял против западного оружия. Однозначно на этот вопрос ответить трудно, но, скорее всего, успех Европы объясняется западным плюрализмом [120] .
120
В этом месте нельзя удержаться от комментария: Халифат пал под натиском монголов в XIII веке — задолго до того, как в Европе появилось что-либо, хотя бы отдаленно напоминающее плюрализм...
Именно потому, что Западная Европа была варварской, она на протяжении всех Средних веков сопротивлялась любым попыткам правящих институтов сосредоточить в своих руках всю полноту власти. Феодальная система (хотя само понятие «феодальный» не очень то вяжется со словом «система») никогда не добивалась полного подчинения отдельно взятого рыцаря его сеньору. Это способствовало становлению индивидуализма как одной из фундаментальных западных ценностей. Баронам так и не удалось подчинить
Ирония истории заключается в том, что это блестящее будущее стало возможным благодаря Темным векам. Европейский халифат после 732 г. или обновленная Западно-Римская империя после 476 г., гарантируя континенту стабильность и процветание, подавляли бы попытки демократизации и каких-либо изменений еще в зародыше. Ни халифат, ни империя не допустили бы разгула неуемной свободы, приведшего в конечном счете Европу к ее возвышению. Темные века стали для Европы подобием болезненной операции, едва не убившей больного, но в конце концов сделавшей его крепче.
К тому же (и возможно, это самое главное) Европе крупно повезло. Обе даты (476 и 732 гг.), быть может, не значили бы для нас ничего, обернись дела по-другому в 1242 году. В том году волна самого страшного нашествия, какое когда-либо знал континент, уже прокатившись по восточной Европе, отхлынула назад. Но если бы не смерть их владыки, завоеватели продолжили бы поход к Атлантике, и весьма сомнительно, чтобы обновленная Римская империя смогла остановить их на этом пути. То же самое относится и к мусульманской Европе, ибо десятилетием позже под ударами тех самых завоевателей пал арабский халифат на Ближнем Востоке. В 1258 г. столица тогдашнего исламского мира Багдад была разрушена, возможно, величайшими воителями, каких когда-либо знал мир. То были монголы.
Сесилия Холланд
Смерть, спасшая Европу.
Монголы поворачивают назад, 1242 г.
Века, которые мы называем Темными, были более чем светлы в сравнении с тем, что могло случиться с Западной Европой, окажись она в XIII веке во власти монгольских завоевателей. В 1242 г. их орды уже прокатились огненным валом по восточной Европе и, разбив две христианских армии (одну в Польше и одну в Венгрии), уже высылали передовые отряды к Вене и побережью Адриатики. Все шло к созданию величайшей империи, равной которой не знала история. Нагрянувшие из азиатских степей конные кочевники, чьи составные луки значительно превосходили по боевым качествам европейские арбалеты, представляли собой самое мобильное и дисциплинированное войско того времени, которое, по словам Сесилии Холланд, «поразительно походило на современную армию, оказавшуюся в средневековом мире». Устоять против степных завоевателей не мог никто. Презрение к городам, культуре и всем благам цивилизации позволяет сравнить их с красными кхмерами. Но если те опустошили только Камбоджу, то монголы неистово пронеслись по всей Азии и собирались поглотить весь континент, оставляя позади дымящиеся руины и горы трупов. Пожалуй, никогда прежде Западу (и как географическому понятию, и как историческому феномену) не угрожала столь страшная опасность. Европу спасла слепая случайность, заставляющая лишний раз вспомнить о том, что, хотя ход истории, как правило, определяется совокупностью многих факторов, даже такая частность, как жизнь (или смерть) одного человека, может иметь огромное значение.
Сесилия Холландотносится к числу наиболее признанных и авторитетных авторов, пишущих на исторические темы. Ее перу принадлежит более двадцати книг.
Летом 1241 г. караульные на стенах Вены могли заметить рыскавших по равнине к востоку от города необычного вида всадников. Караульные, будь они лучше осведомлены, могли бы догадаться, что эти странные и зловещие наездники на низкорослых мохнатых лошаденках представляют собой передовой разъезд огромного монгольского войска, раскинувшего свой стан в нескольких сотнях миль ниже по Дунаю.
Эта догадка заставила бы жителей Вены похолодеть от ужаса, ибо город был практически беззащитен. Монголы уже успели расправиться с двумя самыми сильными армиями восточной Европы — два сражения разыгрались в один день, хотя и далеко одно от другого.
Девятого апреля 1241 г. внушительное войско, набранное из немцев, поляков, храмовников и рыцарей Тевтонского ордена, выступило из Лигница навстречу несколько меньшей по численности монгольской армии, двигавшейся на запад через северную Польшу. Противники сошлись на плоской равнине Вальштадта. Битва началась с лобовой атаки, предпринятой тяжело вооруженными рыцарями. Монголы обратились в бегство. Воины герцога Генриха, не придерживаясь строя, устремились в погоню и, угодив в идеально устроенную засаду, полегли почти до последнего человека.