А мы любили
Шрифт:
Получив ответную реакцию, она первая обняла его за плечи. Полотенце упало к ногам, а Риана только этого и ждала. Прижавшись к парню, девушка пробежалась пальчиками по его затылку и почувствовала, как ладони Зака заскользили по ее обнаженной, влажной спине, опустились и сжали ягодицы.
Она увидела, что мальчик поплыл, мальчик попал. Дело за малым. Прикусив и оттянув его нижнюю губу, она слегка отстранилась и тихо похвалила:
– Классно целуешься для новичка.
Наши
Малыш закряхтел и перевернулся на спину. Воспоминания о Закире были так не кстати. Его она иногда видела в беспокойных снах, и это Риане не нравилось. Снова затряслись руки, напомнив о том, что она забыла принять лекарство. Тремор вернулся из-за стресса и злости от того, что все снова пошло не по плану, который она так долго разрабатывала. С Заком, к сожалению, не получилось. Жаль, из него можно было слепить все, что угодно, ведь он слепо, безумно ее любил. И она могла...она собиралась привязать его к себе и настроить против матери, семьи, отдалить, приручить.
А вот с его отцом, на которого она изначально делала все ставки, никак ничего не получалось. Раз за разом она натыкалась на барьер, пока не переиграла. Повезло еще, что была та единственная, удачная ночь в Сингапуре…
Глава 18. Холм одного дерева
После ухода Даниала Джамиля очень долго пыталась прийти в себя. Гуляла во дворе, смотрела на полную луну, прокручивала в голове их ссору, разговор, страстный поцелуй, вскруживший голову. Она все еще чувствовала вкус его губ, хотя он был фантомным.
Волновало другое: как быстро переобулась Риана. Только недавно извинялась перед ней, плакала, признавалась в любви Даниалу, обвиняла себя. А сегодня вдруг показала свое истинное лицо. Неужели устала играть? Или так разозлилась, узнав, что отец ее ребенка не рядом с ней, а спит с бывшей? В том, что эта девчонка пойдет по головам, сомнений не было. Вот только Даниал сам себе вырыл яму, связавшись с ней. Пусть это и был одноразовый секс.
Уснуть получилось далеко за полночь, и то, после того, как пересчитала всех овец на ферме, проворочалась и пролистала галерею в телефоне, еще раз просмотрев снимки внучки, дочери и сына. Для него у Джамы была отдельная папка. Поцеловав фото сына на прощание, она отложила смартфон, закрыла глаза и через несколько минут начала постепенно погружаться в темноту, а вскоре забылась крепким сном.
Холм одного дерева она уже где-то видела, но не могла припомнить, где. Манил он ее, ноги сами несли к загадочному изумрудной горе, на которой возвышалось могучее, мощное, дерево. Несмотря на то, что пришлось высоко подниматься, Джамиля не чувствовала усталости. Не было ни одышки, ни головокружения, ни боли в суставах, свойственной ее возрасту.
Наконец, она вышла к дереву и чуть постояла, разглядывая его. Это был дуб с большим искривленным стволом, крупными ветвями и листьями идеальной формы, будто их не творец создал, а нарисовал художник. Джамиля подошла ближе, погладила шершавую, морщинистую кору, ощутила под пальцами все ее шероховатые выпуклости и неровности, всю ее многовековую ношу. Она села на мягкую, как бархат траву, прижалась спиной к стволу и подняла голову к небу. Кроны дерева пронизывали
– Мама, мам, - позвал ее родной голос.
– Проснись, мам.
Она не открывала глаза, торгуясь с Богом, как сделала бы любая другая мать.
“Вот сейчас я проснусь, а все это было сном. И он жив. Прошу тебя, пусть он будет жив”.
– Просыпайся, я здесь мам.
И все-таки ей пришлось разлепить веки. Сердце вздрогнуло, в глазах заблестели долго сдерживаемые слезы. Она очень хотела встать, но приросла к земле и к дереву, словно толстые корни обвили ее, взяли в тиски.
– Сиди, я сам, - сын улыбнулся и опустился на корточки так, что они теперь смотрели друг другу в глаза.
– Привет, мам.
– Закир, - улыбнулась Джамиля и положила ладони на его щеки и повела ими вверх.
– Мой мальчик. Мое солнышко. Такой же, как в нашу последнюю встречу.
Запустив пальцы в его непослушные волосы, она причесала их, после чего притянула сына к себе и крепко обняла.
– Почему так долго не приходил?
– спросила, не глядя на него, но зажмурившись.
– Хотел, чтобы ты научилась жить без меня.
– Плохо у меня получается.
– Почти три года прошло, мам. Уже пора отпустить, - он отстранился и ничего не говоря, положил голову на ее колени, точно как в детстве.
– Тебе хорошо там?
– Очень. У меня ничего не болит.
Джамиля поглаживала его по волосам и снова забылась, закрыв глаза от счастья и радости от долгожданной встречи. А когда открыла, увидела, что перед больше не взрослый, высокий парень, а шестилетний мальчик.
– Мам, а что ты делаешь?
– голос Зака изменился, стал детским и звонким.
– Тебе всегда нравилось, как я глажу тебя по волосам.
– Да, но чем ты сейчас занимаешься?
– Пытаюсь жить, - вздохнула она, склонилась над сыном и поцеловала в лоб.
– А ты не пытайся. Ты живи, - мальчик протянул руку и погладил маму по лицу.
– Ты у меня такая красивая, мам. Пусть тебя снова показывают по телевизору.
– О нет, сынок. Я уже давно не в телевизоре.
– А я хотел бы тебя увидеть. И чтобы ты улыбалась.
Джамиля не нашлась с ответом. Конечно, она скучала по работе, по прежнему драйву, жизни в кадре и за ним, но трезво понимала: ее время прошло.
– Мамочка, - позвал ее маленький Закирка. Они смотрели друг на друга и улыбались, а она еще и водила пальцем по его бровям, носу и скулам, не переставая любоваться ими, мечтая остановить мгновение и удержать своего мальчика рядом.
– Да, сынок?
– Ты все мои вещи сохранила?
– Почти. Мы с Камелией сложили их в коробки.
– Раздай.
– Нет, ты что?
– ужаснулась она.
– Кое-что оставь. Ты поймешь, что. Остальное - раздай. Не держись за них.
В голосе и словах малыша было столько мудрости и знаний, что она опешила. Как она могла отдать его одежду, обувь - все то, что осталось висеть в его комнате и то, что забрали из квартиры в Оксфорде. Когда Джамиля переезжала, ей было все равно на собственные вещи, книги, картины. Главное - забрать коробки Зака.