А небо по-прежнему голубое

Кэрри Блэк

— Мы все вчера были в опасности. Могло случиться что угодно! Даже случилось, случилось самое худшее, причём с тем, кто выбирался и не из таких переделок. И Джордж пострадал, едва не погиб. Я не могу тебя отпустить! — взволнованно прошептал Фред, и Гермиона поняла: прошлая ночь всё же потрясла его, каким бы невозмутимым он ни пытался казаться. — Всё должно было пройти как по маслу, Грюм сам так говорил, а в итоге нас ждала засада!

— Засада на то и засада, что она всегда неожиданна, — пробормотала Гермиона, желая неуклюжей шуткой приободрить Фреда. Но если у него это получалось, то ей это не удалось. Фред повернулся к ней, отстранившись и сложив руки на коленях, непривычно серьёзный, даже рассерженный.

— Ты издеваешься, Грейнджер? — хрипло спросил он. Девушка сглотнула, отрицательно качая головой. Такого она не ожидала. — Ты же сама постоянно твердишь всем об опасности, а в итоге

первой лезешь в самое пекло. Видите ли, шуточные товары да розыгрыши — это опасно, а отбиваться от змеемордого волшебника — просто безобидное развлечение! Так, что ли?

— Нет, не так! — горячо возразила Гермиона. — Думаешь, я от скуки лезу в — как ты там выразился? — в самое пекло? Просто, в отличие от тебя, я знаю, на что иду, и знала это всегда. Это для вас с Джорджем происходящее было шуточкой. Максимум, на что вы шли — это вывесить плакат со стишком, высмеивающим Сам-Знаешь-Кого! И слава богу, что вы не знали, что значит на самом деле «самое пекло». Поздравляю, вчера ты всё-таки увидел то, с чем я знакома уже очень давно!

— Мы всегда это знали, — напряжённым голосом ответил Фред. — Да, в стычках участвовали не так часто, как ты, и вчера впервые столкнулись с опасностью лицом к лицу, так сказать, но к происходящему относились со всей серьёзностью. Отец нам рассказывал о том, какой была Первая война, как она затронула нашу семью, рассказывал про дядю Фабиана и дядю Гидеона, а потом мы разговаривали с ним и о том, чем может быть опасна Вторая, которая не за горами, если уже не началась. И мы с Джорджем знали, что не хотим и не станем жить в страхе, а так же что нужно уметь найти что-то светлое, какой-то повод высмеять ситуацию, немного упростить её. Это почти как в случае с боггартом: если ты будешь поддаваться ему, он поглотит тебя твоими же страхами; но если попробуешь высмеять, если будешь сопротивляться его влиянию — он исчезнет. Не сразу, само собой, но всё же однажды его не станет. — Вздохнув, юноша уставился взглядом в колени, разглядывая ткань пижамных штанов. — И сейчас я хотел сказать лишь то, что мне страшно.

— Страшно? — неуверенно переспросила Гермиона, и Фред поднял голову, резко ответив:

— Да, страшно, представь себе. Страшно от того, что в результате досадной случайности, оплошности кого-то из моих близких может не стать. Я сам могу умереть, а этого, как понимаешь, мне хочется меньше всего. Вчера нам с отцом повезло, мы не привлекли ничьего внимания и спокойно добрались до нужного дома, а вот Джордж и ты, да и остальные — им пришлось несладко. Просто подумай, что если бы Люпин не успел отразить атаку Снейпа, если бы Джордж не так повернулся или бы случилось ещё что-то — и всё. Конец. А я не такого конца хочу. Я вообще не хочу никакого конца, понимаешь?

Голос у Фреда задрожал, выдавая панику, приступов которой у него наверняка никогда не было. Он содрогался всем телом, уронив лоб на руки, сложенные на коленях, а Гермиона совершенно не знала, что делать. Фреда трясло, трясло по-настоящему, словно бы он замёрз — а на самом деле попросту утратил над собой контроль, действительно перепугавшись после осознания той опасности, что угрожала всем участникам операции. Повинуясь порыву, девушка обхватила ладонями лицо Фреда, понуждая его повернуться к ней, и торопливо заговорила. Она убеждала его не думать о плохом, уверяла, что всё будет хорошо, что никто ни за что не пострадает и уж тем более не погибнет, что она уговорит Гарри взять близнецов с ними, что она всегда будет рядом с ним и не станет подвергать свою жизнь риску (в этом пришлось покривить душой, ибо никто не знал, что ждёт дальше и какие обстоятельства вынудят поступать рискованно), — что, в конце концов, он сам советовал верить в лучшее. И это подействовало. Фред позволил Гермионе крепко обнять его, устроил подбородок на её плече, губами касаясь щеки, а руками обвил её за талию.

— Прости, — выдохнул он. — Веду себя как настоящий трус.

Это действительно было трусливо, малодушно и крайне неожиданно для Фреда, но то, что он нашёл в себе силы доверить ей все потаённые страхи, открыться и рассказать обо всём, говорило об обратном. В конце концов, все чего-то боятся.

— Мне тоже очень страшно, — наконец, произнесла Гермиона. — И в этом нет ничего постыдного. Полностью бесстрашных людей, этаких героев, попросту не существует, потому что страх — это нормальное явление, особенно в такое время. Страх ведь может толкнуть на подвиг, — да, может! — а может и на трусливое бегство. Но что-то мне подсказывает, — тут она грустно улыбнулась, — что мы с тобой из тех, кто, несмотря на страх, пойдёт вперёд, рванёт в гущу событий, а не помчится назад, прячась.

Это подействовало.

— Пожалуй, — усмехнулся

Фред ей в ухо. — Я всё-таки слишком люблю жизнь, чтобы от неё отказаться.

В следующий момент его губы скользнули по линии скул и запечатлели быстрый поцелуй в уголок губ Гермионы, отчего та прикрыла глаза, пальцами зарываясь в рыжие волосы Фреда, и сама потянулась ему навстречу, целуя его уже всерьёз.

И страх постепенно рассеивался вместе с лучами рассветного солнца.

В следующие дни у Гермионы и Фреда даже не было свободной минуты, чтобы провести её вместе, ибо миссис Уизли деловито взялась за подготовку свадьбы своего сына, а потому постоянно давала всем домочадцам множество различных поручений, так что к вечеру все против воли валились с ног. Утешало лишь то, что это ненадолго, а потому Гермиона в конце каждого дня с нетерпением думала, что скоро свадьба, а значит, конец суете. Но, с другой стороны, это означало также и то, что им предстоит покинуть «Нору» и отправиться на поиски крестражей, а это пугало. К тому же миссис Уизли выспрашивала и у мисс Грейнджер, и у Рона с Гарри насчёт их намерений и, догадавшись, что они заодно что-то замышляют, старалась не давать им возможности обсуждать планы, опять же заваливая домашними делами. Правда, в один из дней ребятам удалось остаться наедине в комнате Рона, но Гермиона так и не нашла в себе сил упросить Гарри взять с собой близнецов, тем более что он и без того сопротивлялся решению друзей последовать с ним. Она так и представила себе реакцию мальчишек на её предложение: «— Гермиона, ты с ума сошла?! — Давай с собой полфакультета захватим? А что, весело же будет! — Мы же на пикник собираемся, подумаешь, заодно будем искать частицы души Сама-Знаешь-Кого! Кого волнуют эти мелочи?»

И потому девушка чувствовала себя безмерно виноватой перед Фредом. Но хуже всего было то, что ей самой хотелось, чтобы Фред был с ней. Быть может, всё-таки удастся уговорить друзей?..

Ну а пока Гермиона понемногу собирала все необходимые вещи в свою объёмную сумочку, чтобы в случае чего быть в полной готовности отправляться куда бы то ни было.

Между тем приближалось тридцать первое июля, и в день рождения Гарри в «Нору» заглянул сам министр магии. Как оказалось, у него было завещание Альбуса Дамблдора, по которому директор кое-что завещал и Гарри, и Рону с Гермионой. Правда, если последние и получили завещанное — деллюминатор и книгу сказок барда Бидля, — то Гарри повезло частично: меч Годрика Гриффиндора ему не достался, зато он получил свой первый пойманный снитч — снитч, который новоявленный ловец сборной Гриффиндора проглотил на матче. После празднования друзья собрались в комнате Рона и Гарри и долго сидели, обсуждая завещание покойного директора и предназначение переданных им волшебных предметов. Это словно означало начало чего-то тревожного, чем мог явиться поиск крестражей — а в том, что все переданные Дамблдором предметы были необходимы в этих поисках, никто даже не сомневался.

Этой ночью накануне свадьбы Гермионе не спалось. В комнату она вернулась поздно, Джинни к тому моменту уже спала. Вчерашний день юной мисс Уизли дался нелегко, как и все те дни, начиная с момента, когда Гарри обмолвился о том, что в школу не вернётся и будет искать способ победить Волан-де-Морта. Да и разрыв отношений после похорон Альбуса Дамблдора тоже подкосил Джинни, хоть она и старалась не подавать вида. Гермиону восхищала стойкость подруги, но в то же время и смущала: ей было неловко от осознания того, что о Гарри ей известно куда больше, чем Джинни, что именно она чаще его поддерживала, что ей он доверял куда больше. Такова была сущность понятия «дружба», в данный момент наверняка оскорблявшего чувства Джинни. В последние дни она держалась несколько отстранённо и против своего обыкновения избегала ночных бесед. Вот и сейчас спит, отвернувшись к стенке, и со спины похожа на маленькую девочку-третьекурсницу.

Вздохнув, Гермиона забралась под одеяло и долго провожала взглядом все тени, скользившие по потолку, пересчитывала плакаты на стенах, пыталась проговаривать в уме все известные ей заклинания или мысленно прорабатывать технику трансфигурации того или иного предмета. Потом её взгляд упал на заранее приготовленное для праздника платье, висевшее на спинке стула возле кровати. Это платье она выбирала сама в один из дней, когда ездила с родителями в их клинику. Роберт и Джин Грейнджер принимали пациентов, а Гермиона прогулялась до ближайшего торгового центра, где и нашла эту чудесную вещицу. Девушка зажмурилась, пытаясь представить реакцию Фреда, когда он её увидит, но вместо этого на ум пришли воспоминания о Святочном бале, а там и о Викторе Краме. Сердито покачав головой, Гермиона последовала примеру Джинни и отвернулась к стенке, а там уже сон смежил ей веки через несколько минут.