…А родись счастливой
Шрифт:
— Дальше куда? — откинув форточку в кузов, спросил шофёр.
— Ищи в селе серую двухэтажку, или дальше, на выезде есть аллея и большой деревянный дом, — сказала Люба, чувствуя, как начинает учащаться буханье сердца.
Так и не поняв, куда ехать, шофёр дернул «буханку» и погнал вперёд, мотая её в надежде вырваться из глубокой грязной колеи.
— И тут твой Сокольников был председателем? — спросил оператор, едва удерживая подпрыгивающий кофр с камерой.
— Нормальная была дорога! Не асфальт, конечно…
Машина остановилась на площадке перед двухэтажным домом из силикатного кирпича. Широкая дверь в него была распахнута, обнажая лестницу на второй этаж. По одну сторону входа невысокая бочка с водой. По другую — длинная тонкая скоба с горкой грязи под ней — скребок для сапог.
— Приехали! — выглянув из машины, протянула Серафима. — А мы, дураки, без резиновых сапог… Кто бы знал?
— Не догадалась, — ответила Люба. — Но говорила же, что надо позже ехать. Найдём чего-нибудь здесь.
— Давайте уж перенесу вас в дом, — предложил шофёр. — Я-то знал, куда едем… — Он подхватил упавшую к нему в руки Серафиму, занёс на крыльцо, потом как же перетащил оператора и Любу.
— Это что у нас за оказия? — появился на лестнице «мужичёк с ноготок» в высоких резиновых сапогах, в расстегнутой фуфайке, без шапки и… в галстуке.
— Митрич, милый, здравствуй! — прощебетала Люба и побежала к нему по лестнице.
— Никак Любовь Андреевна?! Господи, кто бы знал? — распахнул он руки. — Какими судьбами? Каким ветром?
— По вашу душу, Аскольд Дмитриевич! Вот приехали… Будем передачу делать. Не выгоните? Я же вашими молитвами теперь на телевидении, — тараторила Люба, разглядывая его. Изменился. Постарел. Или не брился давно? — Вот мои товарищи: режиссёр Серафима, оператор Виктор. И шофёр — переносчик через вашу грязь. Как вы тут?
— По-старому, Любовь Андреевна. По-старому. Куда бы нам поговорить-то? Может, в столовую, покормиться с дороги? Дорога-то уж больно шальная… Как доехали-то?
— Живы. Но завтрак уже утрамбовался. Можно и в столовую, — ответила за Любу Серафима. — А мы туда, по городской глупости, пройдём без сапог?
— Мы сейчас задним двором выйдем, а там сухо будет. — И побежал вниз по лестнице, свернул за неё. — Вот тут мы пройдём, — показал он на второй выход. — А там два шага!
Серафима придержала Любу.
— Это твой Митрич и есть? — прошептала ей в ухо. — Мать, предупреждать надо…
— Подожди, ты ещё его узнаешь…
— Если в траве различу…
— Различишь!
В столовой Митрич прошёл, было, в малый зал, но тут же вернулся к гостям.
— Пойдёмте в общий зал, посидим там в уголке, там, вроде, светлее, — смущённо выговорил он. — А хочешь, так и туда можно, — сказал он Любе. — Ты, наверно, их знаешь…
— Кто там?
— Старший сын Анатолия Сафроныча с адвокатом. Второй день тут. Документы по бывшему
— Попали… — выговорила Люба.
— Мы помешаем им что ли? — спросила Серафима.
— Другие гости в доме вон помешали… Землемеры тут были, так, видишь, мешают осматривать комнаты, сличать мебель со списком…
— Во, пасюк! Ты же говорил, что всё там колхозное.
— Не верят. Сверяют все бумаги.
— Ладно. Веди нас туда! — твёрдо сказала Люба и пошла к малому залу.
Глава 29
— Бог ты мой, какие люди! — поднялся Игорь из-за стола и раскинул руки, будто хотел обнять Любу и вошедшую за ней кампанию. — Лазарь, вот моя мачеха! — сказал он сидевшему рядом лысому мужчине в накинутой на плечи телогрейке. — Проходите. Какими судьбами?
— Прослышали, что ты шерстишь тут бумаги, приехали посмотреть, чего нароешь, — ответила Люба, занимая за столом точно то место, которое ей было отведено на поминках.
— Кто-то же должен был рыть, если мачеха сбежала, как от пожара, забыла, что у неё есть пасынки… Полгода прошло, и вот ищем, что можно по закону. Кстати, а завещания случайно он не оставил?
— Мне он завещал добрую память о нём, а что вам — не знаю. Похоже, что только жажду к…
Почувствовав по крепнущему голосу, что Люба начинает расходиться, Серафима дёрнула её за руку, мол, не заводись.
— Между пррочим, вполне ррезонный вопррос задаёт мой дверритель, извините, не имею чести знать ваше имя-отчество, — напирая на «р», вставил лысый в телогрейке.
— Любовь Андрреевна, — с вашего позволения, в тон ему ответила Люба.
— Остынь, — шепнула ей Серафима. — Мы еле добрались сюда, а вы как доехали? — спросила она Игоря.
— Как на крыльях и в надежде, что было за чем ехать.
— Ну да, «надежды юношей питают», — поддакнул Митрич.
— Ты только не питай людей одними надеждами, накорми лучше с дороги, — сказал ему Игорь.
Митич подхватился на кухню узнать, чего ещё там осталось, после развоза обеда механизаторам.
— И коньячку посмотррите там, — крикнул вдогонку адвокат. — А то здесь больше ничего не осталось.
— Весна, товарищи. Не держим. В сельмаге разве, да и то, поди, ничего нет, — остановился Митрич и развёл ручонками.
— А ты поищи! Что за порядки тут у вас? — недовольно спросил Игорь. — Такие гости приехали…
Люба встала из-за стола, пошла с Митричем на кухню, предупредить, чтобы ничего лишнего не искал.
— Мы работать приехали, а эти тоже обойдутся, — сказала она. — А поселишь ты нас где? Мы дня на три к тебе.
— Ой, не знаю, матушка! Они ведь даве землемеров-то у меня выселили. И вам бы спроситься у них…