… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
На репетициях всё шло довольно гладко – рокэнрольно гудел бас из гитары с микрофоном, потом она превращалась в акустическую и Владя пел, что много в поле тропинок, только правда одна.
Плюс к тому, я сбоку подтрынькивал на своей.
Сюрпризы начались на самом конкурсе.
В раковине сцены на танцплощадке установлен всего только один микрофон. Это – раз.
Нашему дуэту нужно как-то называться. Это – два.
Второй секретарь горкома предложила на выбор: «Солнце» или «Трубадуры».
Из
Засунуть микрофон в акустическую гитару не так-то просто. Нужно отпустить две тонкие струны снизу и под ними впихнуть его в дыру деки. Затем снова настроить отпущенные струны. Но как теперь докричаться со своим объявлением до микрофона под декой?
После инструменталки та же тягомотина, но в обратном порядке, с доставанием микрофона из гитары.
Владя запаниковал: «да пошли они!», а я начал его убеждать, что обратной дороги нет, раз мы припёрлись сюда со своими гитарами; или мы, типа, их просто выгуливаем?
И тут нас позвали на сцену.
Владя заиграл басовую партию, стараясь приподымать гитару поближе к микрофону, в который я объявлял, что мы вокально-инструментальный дуэт «Солнце».
Потом я опустил микрофон к его гитаре, чтоб на танцплощадке услыхали и убедились, что это всё-таки «Шоколад'oвый Крем»; но, удерживая микрофон, я уже не мог сопровождать его бас-партию как ритм-гитара.
На втором номере всё вроде вошло в нормальное русло.
Мы оба звенели гитарами, Владя пел, я смотрел поверх голов толпы, как учила Раиса Григорьевна…
Но после куплета с припевом Владя вдруг обернулся ко мне и, округлив глаза, выстонал:
– Я слов не помню! Забыл!
Ну, что ты тут будешь делать?
Да простит меня Чуба, да простят меня слушатели конкурса, набившиеся в тот вечер на танцплощадку, но я сделал шаг вперёд и заорал в микрофон, что:
Над степью широкой, ворон пусть не кружит
мы ведь целую вечность собираемся жить…
К следующему куплету Владя пришёл в себя и мы добили эту песню вдвоём – дуэтом, как и обещали.
На Сейм мы с Натали больше не ездили. Между нами случилась размолвка; я так толком и не понял из-за чего.
Вобщем, она мне сказала больше не приходить.
Конечно, я страдал, и я, конечно, ещё как обрадовался, когда через полмесяца моя сестра, она же «рыжая», сказала:
– Сегодня видела Григоренчиху, так она спрашивает: «Огольцов куда-то уехал, что ли?». Я говорю: «Нет». Она говорит: «Так чего ж он не приходит?» Вы что поссорились, что ли?
– Ничего мы не ссорились. Мал'a! Ты – солнце!!
Купальный сезон уже был
Она привела меня туда и показала укромную скамейку позади нестриженых кустов вдоль аллеи.
Я не раз проходил той аллеей, но не догадывался, что за кустами есть скамейка.
Она стояла как бы в гроте из листвы.
Мы приходили туда с началом сумерек.
В аллеях зажигались редкие жёлтые фонари на столбах, а у кассы летнего кинотеатра вспыхивала яркая лампочка. Киномеханик Гриша Зайченко, напарник Константина Борисовича, запускал магнитофон с одними и теми же песнями:
«…словно сумерки наплыла тень,
то ли ночь, то ли день…»
Потом лампочка кассы гасла и начинался сеанс.
Скамейка погружалась в темноту в своей пещере из листьев.
К этой минуте наш разговор иссякал.
Она откидывала голову на мою руку вытянутую по верхнему брусу скамеечной спинки и – мир переставал существовать.
Особенно если она приходила без лифчика и в платье с длинной молнией замка спереди.
Но у всего есть свои пределы и когда, погружаясь в иное измерение, моя ладонь скользила ниже впадинки её пупка и пальцы касались резинки трусиков, её голова на моём плече недовольно двигалась и она издавала звук словно собирается пробудиться.
Я беспрекословно передвигался к сокровищам повыше.
Потом сеанс кончался.
Снова вспыхивала лампа над кассой кинотеатра.
Мы пережидали пока по аллее пройдут малочисленные киноманы и подымались со скамьи. Опустошённо охмелённые.
Ей пора домой. Папа говорил. Не позже.
Мир погряз в глубочайшей осени. Холодно, голо, сыро.
Листья опали, а мокрые чёрные ветки кустов уже не прятали скамейку. Да и кто сядет на мокрую?
Мы, по инерции, ещё приходили в парк, но и он стал враждебным.
Однажды, среди бела дня на меня начал наезжать мужик лет под тридцать.
Против него у меня не было шансов. Хорошо, что знакомые ребята из нашей школы позвали его выпить за танцплощадкой, а мы тем временем ушли.
Потом выпал первый снег. Растаял. Слякоть комкасто замёрзла, на неё снова выпал снег и началась зима.
В один из прогулочных вечеров, когда я расстегнул её пальто, чтобы пробраться к любимым грудям, она, отстранившись, сказала, что не может позволять всё человеку, который ей, фактически, никто.
Это я-то никто? После всего, что между нами было?!
Выяснение отношений – это просто пальба из кормовых орудий вслед паруснику, что удаляется своим курсом.
Мы расстались.