… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
Я получу свободный диплом, если представлю справку от уличкома в Конотопе, что Леночка действительно проживает на Декабристов 13.
Тем временем в Нежин прибыл тюк отправленный мною из Одессы.
Больше, чем инструменты, Ивана Алексеевича обрадовало ситечко для заварочного чайника. Он давно мечтал о таком, но в магазинах их днём с огнём не сыщешь.
Мы с Ирой уже начинали обсуждать в какую строительную организацию Нежина поступить мне на работу для наискорейшего получения
Но ведь при поступлении на работу везде проходят медкомиссию, даже без маминых советов.
Пришлось мне уяснить, что возникла необходимость в специальной проверке – на нормальность.
Моё поведение вселяло опасения и в будущем могло дискредитировать добропорядочную семью её родителей в глазах общественности.
Во-первых, я недавно гулял в драных туфлях, а ещё я собираю ниточки с пола вокруг твоей коляски, самые элементарные вопросы вызывают у меня слишком долгую задумчивость, а когда она была в роддоме, я явился среди ночи и заявил, что дождь – тёплый.
К тому же, Иру потрясло известие из Конотопа о моём изуверском всесожжении плантации конопли, что, хотя и не включалось в список отклонений, говорило о многом.
Крыть мне было нечем – она права по всем пунктам.
Незадолго перед этим, пользуясь ясным и тихим осенним днём, я вышел на прогулку в туфлях. Не драных – нет! – но крепко поношенных по тротуарам Одессы и просёлочным дорогам прилегающего к ней Коминтерновского района.
Прогулка навеяла элегическое настроение.
Вспоминались далёкие галактики на глади моря под обрывистыми берегами Вапнярки, нескончаемо длинная улица Дорога Котовского и совсем короткая им. Шолом Алейхема, по которым носили меня эти кожаные коричневые туфли с продольной вставкой на носу.
Они словно космический корабль по возвращении из экспедиции на другой край вселенной – ещё живы, но уже не модны…
Когда я снимал их в прихожей, Гаина Михайловна заметила, что пора переходить на ботинки, или сапоги.
Меня порадовала такая заботливая внимательность со стороны тёщи.
Не поспоришь и с заторможенностью моих ответов. Всякий обращённый ко мне вопрос с гулом запускал в моём уме компьютер – о существовании которых я тогда не догадывался – для вычисления комбинат'oрных вариаций возможного ответа и выбора из них такого, что не утратит свою валидность даже и в необозримом будущем.
( … идиот! Всего-то и требовалось:
– А? Да …)
Ну, а насчёт ниточек и линиях стерильной обороны вокруг твоей коляски я тебе уже рассказывал.
Но в то время я даже и не думал спорить и что-либо доказывать – тем более, что за дождь и коноплю у меня нет оправданий – так что просто пошёл туда, куда меня повела Ира.
Это
Было людно. На стене висел лист ватмана с рисунком в стиле журнала «Весёлые картинки», где чайник, обращаясь к мочалке, говорил:
– Ты зачем сказала блюдцу, что я дуршлаг?
Скорее всего дар от кого-то из меценатствующих посетителей.
Молодой человек в офицерском бушлате, но без знаков различия, радостно рассматривал эту картину.
Фуражку он носил сдвинутой набекрень, но немного чересчур по озорному.
Ира зашла в какой-то кабинет изложить жалобы.
Потом позвали и меня, но разговор не получился. Врач сказал, что в подобных случаях он не компетентен и меня надо везти в Чернигов.
( … в точности, как говорил мой отец:
– Сидят, деньги получают, а обратишься – я не Копенгаген, я не Копенгаген!..)
Черниговская психбольница находится за четыре километра от города. Остановка так и называется: «4-й километр».
Это большой комплекс зданий в современном стиле крупноблочной архитектуры. Вот только от города далеко.
Обширная территория обнесена бетонным забором, но ворота недалеко от остановки.
Мы прошли во двор обложенных красноватой плиткой зданий различной высоты; некоторые из них соединялись переходами, или зданиями пониже.
Иру заметно угнетал этот Bau Stile.
Сказать по чести, работы архитектора Корбюзье мне тоже больше нравятся.
Я сопроводил погрустневшую Иру до нужного отделения.
В небольшом кабинете с одним окном нас приняла темноволосая женщина в белом халате – Тамара… отчество не помню, а врать не хочу.
Она предложила нам сесть вдвоём на диване, а сама села в кресло напротив.
Чуть в стороне, за столом у окна, сидел мужчина спортивного сложения в белом халате.
Когда на вопрос Тамары – какая мне нравится музыка? – он стал подсказывать: «эстрада, конечно!», я понял, что он тут не просто для обеспечения безопасности Тамары в случае невменяемости моих отклонений от нормы.
Пришлось честно признаться, что таких у меня две – Элла Фицджеральд и Иоганн Себастьян Бах.
Когда речь заходит о чём-то действительно зн'aчимом, я дуру не гоню.
Тамара сказала Ире, что такие отклонения не слишком опасны, но если Ира хочет и я не возражаю, то меня можно оставить для наблюдения.
Я не возражал, только сказал, что в субботу у моего брата свадьба, на которую мы с Ирой приглашены и, если Тамара позволит, я явлюсь сюда сам в понедельник. Даю слово.
Тамара согласилась и проводила нас в коридор.
Из-за стеклянной двери в конце его доносился приглушённый шум многоголосого скопления людей.