… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
– Прямо домой! Понял? И больше никуда!
Я вышел за ворота.
Отчего это все мне указывают что делать? А вот вам всем!
И я упорно вернулся в парк и купил билет на танцплощадку.
Один из дружинников с сомнением заглянул мне в лицо:
– Вы сегодня выпивали?
– Никогда!– отчеканил я и беспрепятственно был пропущен к своей скамейке вдоль ограды – досиживать до окончания танцев.
Что и случилось через пару номеров.
Извещение о моём задержании
Я уж и думать забыл, когда начальник вызвал меня с объекта и потребовал написать объяснительную.
Как видно, он решил использовать ситуацию по полной и вскоре назначил заседание профкома для рассмотрения моего персонального дела.
Начинались осенние холода и на заседание я пришёл в плаще и шляпе.
Начальник, в пиджаке и галстуке, приступил к изложению моих прегрешений.
Вот самое свеженькое – бумага из милиции, как я нарушал постановление партии и правительства в парке на скамье. Вот так вот я позорю СМП-615 перед лицом общественности и органов!
До каких пор?
Однако, я избрал позицию наблюдателя и на пустопорожние вопросы отвечал лишь пожимом левого плеча под плащом.
А моё издевательское отношение к руководству поезда? Вот, пожалуйста – написал объяснительную стихами.
Из стопочки бумаг на столе перед собой начальник приподнял одну и потряс в воздухе.
Ух, ты! А я и не знал, что на меня такое досье скопилось…
Или, вот написанное мною напоминание в профком:
«Три месяца назад я подал заявление в квалификационную комиссию СМП-615 с просьбой о повышении мне разряда по специальности каменщика. Но до сих пор комиссия ни ухом не ведёт, ни рогом не шевелит.»
Профком дружно грохнул хохотом; начальник, повинуясь стадному рефлексу, тоже подхохотнул, не понимая что тут смешного.
И вообще со мною опасно даже находиться рядом, я на объекте руки под плиту подкладываю!
Это факт.
В тот день нас было четверо: мастер Каренин, плотник Иван, крановщик Виталя и я.
Солнце играло на мартовских снегах строительных угодий, где мы начинали новый объект.
Блоки фундамента уложены были в котлован ещё с осени, а потом всю зиму Иван приходил сторожить объект с 8 до 5.
Приходил, включал в вагончике электотэн и смотрел на белые сугробы за окном, или на портреты шлюховатых красоток из цветных журналов, которыми оклеил все стены.
В тот мартовский день он стал моим подсобником.
Всего-то и надо было поднять четыре ряда кладки в короткой стенке будущего подъезда, для монтажа обрубка плиты над входом в подвал под будущей лестничной площадкой первого этажа.
Стоя на риштовке между блоков фундамента под будущие стены, я поднял два невысоких столбика по краям кирпичной стенки и зачалил шн'yрку, чтобы положить эти четыре ряда
Однако, Витале-крановщику не терпелось спуститься со своего насеста в кабинке башенного крана, чтоб поиграть с Иваном в карты до пяти. Вот Виталя и покричал сверху плотнику скорее зацепить обрубок бетонной плиты предназначенной для монтажа. Одним боком ляжет на блоки под поперечную стену, другим на поднятые мною столбики – поедят! А пропуск потом заложат, по ходу строительства.
Я попытался объяснить Ивану, что именно сейчас самый удобный момент закончить эту кладку. Если сейчас оставить, потом придётся корячиться в три погибели под плитой будущей лестничной площадки, втискивая кирпичи под смонтированный обрубок.
Пусть лучше подаёт раствор и я закончу за пятнадцать минут, работая с таким удобством.
Виталя для Ивана оказался дороже логики, он пошёл и зацепил стропы, как тот сказал.
Крановщик сделал «вира» грузом, развернул стрелу и понёс ко мне обрубок – положить как он хотел. Он кричал мне скорей настелить раствор на столбики, не то бросит плиту насухо – и так пойдёт.
Вместо раствора я положил на столбик руку, чтоб он не исполнил своего намерения.
Виталя темпераментно матерился из своего скворечника наверху, беспрерывно звенел звонком крана и подносил груз всё ближе.
Вобщем, это была лобовая атака двух самолётов друг на друга: кто уступит – трус сопливый.
Когда бетонному обрубку до руки оставалось около метра, мастер Каренин очнулся от наблюдения за схваткой двух ассов и заорал Витале отвести плиту в сторону.
Там она и висела на стропах, пока я заканчивал кладку как положено.
Мастер Каренин стоял на блоках у меня над головой и спрашивал:
– Зачем ты это делаешь, Сергей? Он же мог и раздавить, у него дури хватит. Остался б ты калекой.
– Каренин, у меня и так вся жизнь поломатая. Всё, что осталось – это работа. Не хочу, чтоб из неё сопли делали.
– Кого?– спросил Иван, стоя на блоках другой стены, у меня за спиной. – А шо это она у него поломатая?
– Это кому что на роду написано,– пояснил ему мастер Каренин.
Я заканчивал последний ряд, типа, занят, но не встрять в прекраснословную беседу не мог:
– Чтоб у него рука отсохла, у писателя этого.
Каренин с Иваном враз умолкли. Мастер как-то съёжился и отвёл глаза.
И именно в тот момент, жмурясь от лучей предвечернего мартовского солнца и настилая раствор для монтажа плиты на готовую стенку, я впервые подумал, что события нашей жизни определяются и происходят так, как мы сами о них расскажем в своей дальнейшей жизни. Неважно кому, неважно устно, или письменно…
( … опаньки!
Выходит тем проклятьем я пожелал, чтоб у меня рука отсохла?!..)