…А вослед ему мертвый пес: По всему свету за бродячими собаками
Шрифт:
«Я кровь проливаю за черный народ! / Так что за беда, коль невинный падет? / Кровь землю омоет, на то и война! / Спасительна кровь, очищает она! / О, я не устану и жечь, и крушить, / Я сердце для мщенья сумел закалить! / Я столько оставлю кровавых руин, / Что мир не забудет, кем был Дессалин!»
Поэтические вольности оставим на совести автора, но если персонаж, провозглашающий подобное, является «более самобытным гаитянином», чем Туссен-Лувертюр, тогда все, чего можно пожелать Гаити, — это иметь в будущем правителей не слишком самобытных.
Подробные свидетельства касательно смертоубийств на улице Тиремассе в прессе Порт-о-Пренса появились лишь через два дня после нашего ужина у мадам Ж. и накануне официальных торжеств по случаю двухсотлетия. За это время на площади Сен-Пьер перед гостиницей, где я остановился, воздвигли временное дощатое сооружение, чье сходство с эшафотом меня поначалу насторожило, — возможно, виной тому была тревожная атмосфера, которую нагнетали статьи, восхваляющие самые мрачные стороны личности Дессалина, —
«Хроникер» сообщал, что бойня развернулась в квартале Бель-Эр, на углу улиц Тиремассе и Мариела, сразу после наступления темноты, когда многие жители спешили домой, чтобы укрыться от дождя. Число пострадавших достигло двадцати пяти: семь погибших, восемнадцать раненых. «Матен» уточнял, что убийц было семеро, они подъехали на машине без опознавательных знаков, «голые до пояса и тяжело вооруженные». Два ежедневных издания, видимо пользуясь одними и теми же источниками, описывали их как сторонников бывшего президента Аристида, несколько лет назад принимавших участие в «операции Багдад», кампании террора, развязанной им с целью сделать страну неуправляемой. Будучи уроженцами квартала Бель-Эр, они покинули его по требованию местных жителей, а теперь вернулись, чтобы с ними посчитаться, вот и палили наудачу по тем, кто оказался на улице. «Хроникер» напоминал, как полтора года назад заключенные, вследствие операции, произведенной группой военнопленных, совершившие массовый побег из каторжной тюрьмы, при сходных обстоятельствах перебили два десятка обитателей трущоб, так называемой Божьей деревни, подозревая, что те донесли на них.
В том же номере «Хроникера» некто Тони Ролан Руссо пространно излагал политическую программу, призванную разрешить все проблемы Гаити. Согласно его утверждениям, эта программа была явлена ему во сне четырьмя отцами-основателями: Туссен-Лувертюром, Дессалином, Петионом и Кристофом. Ее пятый пункт был сформулирован так: «Создать большую динамику, послав группы студентов и рабочих прочесывать всю страну, чтобы доставить в каждую общину акт за подписью нового президента, по условиям которого все жители станут принцами и принцессами». Другой пункт программы Руссо, более приземленный, предполагал учредить «новую банковскую систему под двойным заслоном… более результативную, чем в Швейцарии», на основе учреждения, название которого в газете было набрано из одних заглавных букв: «СВЕРХСЕКРЕТНЫЙ БАНК НАРОДНОГО КАПИТАЛИЗМА».
20
Если автомобиль Эдуардо Мендосы, довольно невзрачная машина неопределенного цвета, будет и дальше, не встречая препятствий, так же плавно катить с востока на запад вдоль южной границы парка Чапультепек, мы с минуты на минуту выедем на дорогу в Толуку, что и было бы желательно. Шоссе, что проходит мимо южной оконечности этого парка, носит название Конституэнтес, оно хоть и ассоциируется с законопослушным соблюдением правил, но дано ему явно по недоразумению: из всех транспортных артерий мексиканской столицы эта — самая беспорядочная, хотя многие другие здесь, напротив, великолепны. Взять хотя бы Инсуржэнтес (ей бы поменяться именами с первой — та скорее напоминает о повстанцах, нежели о конституции), Ниньос-Эроэс или даже anillo de circunvalacion (круговая развязка), которую так и тянет представить в виде маленького животного с длинным закрученным хвостом вроде того самого какомицли, кошачьего енота (латинское название: bassariscus astutus), наличием коего — причем сразу нескольких особей — как раз может похвалиться парк Чапультепек. Об этом посетителя информирует следующая надпись на специальном щите: «El cacomixtle es un carnivore muy agil de cuerpo largo y cola anillada […] es de h'abitos nocturnes […] pasa gran parte del dia en los 'arboles» («Какомицли — весьма подвижное хищное млекопитающее с плотным телом и поперечно-полосатым хвостом… ведет ночной образ жизни… большую часть дня проводит на деревьях»).
Не похоже, чтобы Эдуардо Мендоса когда-либо слышал о какомицли. Зато он подтвердил, что среди бродячих собак, выловленных сотрудниками приюта — perrera, — некоторых, предварительно укокошив электрическим разрядом, просто-напросто скармливают хищникам в зоопарке Чапультепек, о чем я ранее слышал от знакомого чистильщика обуви и его приятелей. Сам Эдуардо к этим собакам относится скорее дружелюбно, он привык сталкиваться с ними, когда фотографирует сценки повседневной жизни Мехико. Именно предаваясь этой деятельности, он, в частности, приметил, что бродячие собаки, когда им надо пересечь улицу с оживленным движением, охотно пользуются пешеходными мостками, и пришел к выводу, что «они поумнее людей», коль скоро некоторые из последних пренебрегают такой предосторожностью, почему и бывают сбиты. Эти рассуждения
О «Собачьем приюте Феликса», куда мы направлялись на машине Эдуардо, мне рассказывала графиня Альмавива, это произошло в тот самый день, когда я преподнес ей букет гардений; Refugio Perro Feliz она описывала как место, где «земля сплошь покрыта собаками», их там, «может быть, несколько тысяч», — прибавила дама. Хотя изначально приюты меня не интересовали, этот я решил посетить, чтобы хоть раз увидеть такое — тысячи собак, землю, покрытую собаками, — а прочим заняться потом. Предполагалось, что Эдуардо заблаговременно подготовил наше вторжение туда и условился о его цели, но в действительности все обстояло иначе. Расположенный в отдалении от центра Мехико, близ новой трассы на Толуку, Refugio Perro Feliz примыкает к ней в той ее точке, где она на большой высоте проходит над деловым кварталом Санта-Фе. В то утро на одной из ее обочин, здесь поросших уже почти по-деревенски дикой растительностью, валялась большая дохлая крыса, на ее труп, еще не окоченевший, слетелись местные, более крупные, чем в Европе, воробьи.
Все не заладилось с самого начала: столковаться с охранником приюта, переговоры с которым пришлось вести через окошко в металлических воротах, оказалось трудно. Не только его злая воля была тому причиной, но и шум, производимый собаками внутри, и машинами, на полной скорости проносящимися по шоссе, ведущем в Толуку, снаружи. Эдуардо размахивал перед его носом карточкой представителя прессы, что, разумеется, было самым последним делом, но он, будучи в профессии дебютантом, еще не успел разобраться, что к чему. Охранник стал искать ответственное лицо рангом повыше, куда-то звонил, угощал нас туманными посулами, ожидание затягивалось, но нет, если все должным образом взвесить, никак невозможно допустить нас в приют без предварительной записи… Все это отнюдь не предвещало добра в смысле условий здешнего содержания собак. Да и звуки, что оттуда доносились, и запахи — ничто не внушало жизнерадостных иллюзий.
Прежде чем отправиться восвояси, я улучил момент и заглянул в это подобие дверного глазка, через которое мы переговаривались с охранником. Я успел разглядеть клетку, в которой теснились сотни две собак. Ими не только был покрыт весь пол, они там частично сидели друг на друге. А Эдуардо, топчась у меня за спиной, ворчал, что в других вольерах, которых от ворот не видно, их, может быть, напихано еще раз в десять больше.
Так или иначе, этот незавершенный визит был не на высоте договоренности, к которой мы с ним пришли накануне по телефону. Я позвонил ему с террасы ресторана в Койоакане, где мы завтракали с мексиканским издателем, он-то и свел меня с Эдуардо. (Во время этого завтрака, происходившего в предместье, которое неизбежно напоминает о Троцком, издатель рассказал, как бойцы «Сендеро Луминосо», что в Перу, обвиняли бродячих собак в троцкизме и подвергали казни через повешение; однако разговор, как часто бывает, сбился на другую тему, прежде чем мой собеседник успел растолковать, в чем смысл этой информации.) Если я послушался совета издателя и позвонил Эдуардо, то в первую очередь затем, чтобы он свозил меня в Нецауалькойотль, квартал на окраине Мехико, по соседству с аэропортом, куда, как уверяют, без сопровождения лучше носа не совать. Но Эдуардо, хоть и привык к потасовкам, бунтам, в конечном счете к насилию всех родов, которое является неотъемлемой частью повседневной жизни Мехико, от этого плана был отнюдь не в восторге, только и знал, что отнекиваться: дескать, Нецауалькойотль слишком далеко, и добираться туда трудно, и собак там мало, между тем другие источники указывали на это место как наиболее урожайное по их части.
После провала, пусть не полного, а частичного, постигшего нас на дороге в Толуку, мне пришлось чуть ли не разбушеваться, чтобы втолковать ему: если мы не едем в Нецауалькойотль, пусть он отвезет меня в любой другой квартал (за исключением тех, что мне уже известны), где может быть много собак. Эдуардо слышать не желал не только про Нецауалькойотль — столь же мало его привлекал Тепито, а между тем мне сообщали, будто там ведется торговля бродячими собаками, подмалеванными, подстриженными и выдаваемыми за породистых. После долгого разглядывания моей карты Мехико, сопровождаемого препирательствами и мелочными придирками, он в конце концов выбрал местечко Эль-Мирадор у подножия Ла-Эстреллы, одного из холмов, уже давно захваченных разрастающимся городом: около полудня мы взяли его приступом, подкатив по авеню Морелос.