А я до сих пор жива. Исповедь особенной мамы
Шрифт:
И разрываю сердце, себя не берегу.
Но есть ещё на свете кровиночка, мой сын.
Любимый, неединственный…
Теперь совсем один.
*
Я не верю. Не верю в потерю.
И поверить смогу ли едва.
Солнце светит иль дождик …за дверью.
Мне её не открыть: я – жива.
Есть мой младший и тоже любимый.
И теперь вся забота о нём.
Я хочу, чтобы он был счастливым
Звёздной ночью и пасмурным днём.
Разделили мне сердце на части,
Пополам раздвоили меня.
И уже не в моей
Всё вернуть. Это, просто, нельзя.
Не помню, объясняла ли я своему младшему, как мне сейчас невыносимо жить каждый день. Как страшно ждать ночи и утыкаться потом в книгу, не понимая смысла там написанного, только для того, чтобы не возвращаться всеми своим мыслями обратно в нашу жизнь и осознавать, разрывая сердце, что ничего нельзя вернуть…Ничего и никогда. Но в своих стихах я говорила с ним… С моим младшим и любимым сыном.
Мой сын, хочу тебе сказать
Что дважды два не будет пять
Проклятый круг не разорвать,
А, значит, с болью жить опять.
Меня прости, мой младший сын.
Ты не единственный. Один.
Ты, мной по – прежнему, любим,
Мой кареглазый не блондин.
Мои сыновья и я – это было одно целое и неделимое. Я их отлично чувствовала всегда, как и они меня. Иногда мы с Дениской оба видели в парнишках нашего Димку, причём одновременно: то куртка такая же, то походка очень похожая, то разворот головы… И наша Шурка, наш преданный черныш, кидалась к молодому человеку и заглядывала в лицо, тоже искала Димку, если видела в нём похожего. Приходилось извиняться за её собачью беспардонность. На редкость, все относились с пониманием. Не кричали, не злобились. Вероятно, видели мои глаза, которые всегда полнились слезами, едва произносила имя старшего сына. Спасибо тем, кто был так терпелив к чужой маме в её горе.
Ты сбил себя на самом взлёте,
А я корю себя, корю.
Везунчик – мальчик, где ты? Что ты?
Тебя по-прежнему люблю.
Я вспоминаю всё, что было:
Твой первый шаг и первый смех…
А сердце в инее застыло:
Ты был со мной, теперь вот нет.
Твои глаза – девчонок зависть.
И руки сильные твои.
Но ничего мне не исправить.
И не вернуть. Не изменить.
*
Ты так нелепо, мой родной, ушёл.
И я не знаю, как мне с этим быть?
Ты смерть свою случайную нашёл.
Мне с этой болью весь остаток жить.
Не сберегла, ведь ты уже большой.
Сам выбрал путь. Считал себя счастливым.
А обернулось всё, лишь горем и бедой.
И жизни нет во мне. Пустынно и постыло.
Моя нить с Димкой крепко держала меня. И никто мне был не указ. Только – только всё случилось! И никакие уговоры… Надо «отпустить… Как «отпустить», если я не могу осознать, что сына нет на Земле?
Не пережить! Не передать!
И это может только мать.
Вот сына – нет. А я НЕ ВЕРЮ!
Наша Шурка была со мной. Она крепко запомнила дорогу к сыну. Всегда ходила и хожу к нему пешком. Это около 1,5 часов пути: город, лес. Мимо того памятника молодому человеку…Теперь одна. Или с Шуркой. Уже есть к кому… К старшему сыну. Горечь петлёй, как и раньше…
Винила себя. Очень сильно. Могла же уговорить, настоять, запретить, в конце концов. Тогда я не понимала, что не могла. Это только его судьба. Такая судьба, но только его, моего мальчика, моего старшего сына.
Прости меня, мой мальчик, тебя не сберегла.
Теперь твоё пристанище лишь мгла и тишина.
Каким ты был счастливым и солнечным каким!
Прости меня, мой милый. За всё меня прости.
Шурка вела меня сама к сыну, как только я ей говорила:
– Шурика, к Диме идём.
Дорога по кладбищу длинная. Всех уже узнавала по памятникам, если слёзы не заливали моё лицо и мою душу. Моя собака так любила старшего сына, что сама не знала, как разорваться между мной и им. У сына она ложилась мордой к его лицу и так лежала часами, пока я сидела и разговаривала с ним или … Солнце ли, хмарь ли…Что воля, что неволя. Невообразимое начиналось тогда, когда я решала-таки идти домой. Шурка будто не слышала. Как лежала, так и оставалась лежать. Даже ухом не вела. Я уходила к дороге. Не идёт. Возвращалась обратно. Не могла же собаку оставить одну.
Мы опять были с Димкой. И так могло продолжаться ещё несколько часов. Шурка подолгу не уходила от сына. У них была своя связь. Димка, когда был дома, много гулял с ней и баловал её, как мог. Я сердилась, что сын собаку расхолаживает. Шурку подарили сыновья. Решили, что мне нужен кто-то, кроме них, для заботы. Два кота не в счёт. Их надо любить и кормить. И всё. А тут: гулять по три раза в день, дрессировать и… много всего. И для охраны. Лучшая, какая есть из собак. Наш второй русский чёрный терьер – Шарлотта де Карда. По-простому, Шурка. Шарлотта – это для шарма. Карда – это богиня затворов и замков, хранительница семьи. «Карда» осталась от нашей первой собаки – Рады Карды Ричи. Своё назначение Рада выполнила на 6 по пятибалльной системе, несколько раз спасала семью от гибели, в буквальном смысле. Потому и второй оставили это переходящее имя. Для охраны семьи. Кто же знал, что это не спасёт моего сына.
Потом я снова уходила. Далеко. Шурка понимала, что не вернусь обратно, и медленно плелась за мной, постоянно оглядываясь. Я наблюдала за поведением собаки, если была в состоянии, что – либо видеть. Шурка вела себя по-разному, когда мы приходили к Димке. Могла часами лежать неподвижно. Иногда срывалась и куда– то убегала, возвращаясь через какое-то время.
Было и так: она вставала на скамью передними лапами и начинала вглядываться, но только в одну сторону, очень пристально и подолгу.