А я люблю женатого
Шрифт:
– Я не просто слова выучил. Я и жить по-другому стал. Машину купил, квартиру. Стал нормальным человеком.
– У вас одна норма – у нас другая. Каждому свое.
– Умный ты, даром что нищий.
– Господь всегда дает что-то одно. Или ум, или деньги.
– Я тебя с человеком познакомлю, которому Господь дал и то, и другое. Не понравится – уедешь, не бойся.
– Я вообще боюсь только темноты и щекотки.
Шахматные фигурки выстроились на доске в сложную композицию.
Красавчик кашлянул, пропуская Феликса вперед, но Лысый не поднял головы, спросил только:
– Водки хочешь?
– Нет желания, – отрезал Феликс.
– У кого нет желания, тот ждет смерти, – изрек Лысый, сосредоточенно изучая доску. – Это не я, а Пьер Буаст, французский философ. Комбинация сложная. Никак не разберусь, как ходить.
– Я ходов не знаю, – усмехнулся художник.
Лысый, глядя на фигурки, объяснил:
– Пешка ходит прямо по клеткам, мелкими шажками. Слоны, – он похлопал по плечам амбалов, – тупо по диагонали. А это я, – он погладил ферзя по гладкой голове, – я хожу как хочу и куда хочу. Вот так-то!
Феликс молча, но решительно сделал ход. Лысый поднял на него свои большие глаза:
– Правил, говоришь, не знаешь? А ход-то конем! И ход хороший.
– У меня было счастливое детство, непьющие родители и большая библиотека.
Пораженные отвагой Феликса амбалы перестали пить пиво и уставились на художника.
– Значит, мы похожи, – улыбнулся Лысый. – Образование создает разницу между людьми. Это опять не я, а Джон Локк, английский философ, основатель эмпиризма. Красавчик, свари кофе.
– Я и кофе не пью, – сказал Феликс.
– Может, есть хочешь, не стесняйся. Покормим и с собой дадим. Хочешь, шашлыков заделаем? – завелся вдруг Лысый радостно.
– Шашлыки в зубах застревают. Я пойду!
– Не передумаешь? – усмехнулся Лысый.
– Нет!
Амбалы двинулись было к Феликсу, но Лысый остановил их движением руки.
– А зря, мнения своего не меняют только дураки и покойники.
На даче Катя и Шурик сидели у круглого стола. Катя раскладывала пасьянс. Шурик следил за ее движениями.
– Если откроется, он придет домой с победой и с деньгами. Если нет – то без денег.
– В чем же тогда будет заключаться победа? – поинтересовался мальчик.
– А разве победа – это только деньги?
– Ну ты даешь! – воскликнул мальчик и засвистел.
– Не свисти, денег не будет!
– Вот видишь! Победа – это много денег, которые так нужны нашему Глебу.
На слове «Глеб» одна из карт упала на пол.
– Я сам, – сказал Шурик и полез под стол. – Чего-то никак не найду…
Но он давно уже нашел карту
Она все поняла.
– Ну и как?
Шурик вылез и покраснел.
– Мне нравятся люди, которые ценят женщину только за стройность ее ног, – мирно сказала Катя. – И не важно сколько лет этим людям. Встань! Посмотри мне в глаза!
Он стоял перед ней, не оробевший, а жаждущий понять – что она ему объясняет. Стоял и смотрел ей в глаза.
– Что ты видишь?
– Что ты одинока. Что ты умна. Что ты – раб своего чувства.
– Такое со всеми случается и этого не надо стыдиться. Поверь! – Катя поцеловала мальчика в лоб, точно брата, и смела карты со стола.
И в этот миг вошел художник.
И снова они в тире.
Художник целится – попал!
Мальчик целится – мимо. Он закусил губу.
Они стреляют попеременно. Точные выстрелы старшего. Промахи младшего.
Мальчик не выдержал, бросил пистолет, заревел.
Феликс обнял его.
– Неужели это так важно?
– Да, – кивнул тот. – Важнее всего на свете.
– Хорошо, – сказал художник, – мы не уйдем, пока ты не добьешься своего.
Он выстрелил. В точку! Стреляет младший – мимо.
Старший – в точку. Младший – мимо. Старший – в точку. Младший… Ну же, ну… Попал!!! Мишень повержена.
Шурик взвизгнул и крепко обнял Феликса.
Ночью Феликсу снится родина. Он парит над ней. И мы узнаем нарисованные им картины: в них то, что он видел когда-то наяву.
Вдруг сон становится тревожным, потом страшным…
Его разбудил Шурик:
– Вставай, ей плохо! У нее жар! Слышишь!
Стремительно исчезли дома и знакомые улочки южного города.
Они сидели у закрытого окна. Лил дождь. Тихо позвякивали в комнате колокольчики.
– Посмотри, как она!
– Кажется уснула!
– Шурик! – позвал Катин голос.
– Погоди, я сам! – вскочил художник и быстро поднялся наверх.
Девушка лежала в кровати. Простыни были сбиты. Она так страшно кашляла, что он сам содрогнулся.
– Жарко, – прошептала она, – откройте окно, пожалуйста.
– Нельзя! – художник присел на угол ее постели и осторожно погладил край одеяла, которым укрылась Катя.
– Там дождь, уже осень. Холодно. Когда ты выздоровеешь и у нас будут деньги, я обязательно отвезу тебя на море. Я знаю… ты хочешь поехать туда с Глебом. Но если Глеб откажется… Если Глеб не сможет, я всегда готов поехать с тобой на море. И даже полететь на Луну. И на Северный полюс. Куда прикажешь. Я на все готов для тебя. А как это вышло – сам не знаю.