А жизнь продолжается
Шрифт:
Йонсен:
— Да, все это истинная правда. Я хорошо помню оба эти раза, ему тогда повезло с уловами, и он заработал большие деньги. Мы оба сидели в правлении, он, правда, председатель, а я простой член, но так как я работал в банке и был учителем и все такое, он маленько ко мне прислушивался и доверял мне. «Возьми, — говорит, — эти деньги и вложи за меня, чтоб уже с этим разделаться!» Когда я захотел выдать ему квитанцию, он сказал, что это не обязательно, но оба раза я расписался на бумаге, все ж таки это довольно крупные суммы. Ну а если суммы были маленькие, то никаких квитков я не
Консул:
— Но я не понимаю, почему мой отец сам не отнес деньги в банк. Ведь это ж рукой подать.
— Ну, — ответил Йонсен не без некоторого стеснения, — простите, что я говорю об этом, но у вашего отца была одна слабость, он маленько того, вроде как важничал. Наверно, ему хотелось показать всем членам правления, какими он ворочает деньгами и капиталами, вместо того чтоб взять и по-тихому сходить в банк. Простите, но такое впечатление было не у меня одного.
— Это очень хорошее объяснение, — сказал Гордон Тидеманн, — и я сердечно благодарю вас за ваши сведения. Не знаю, понадобится ли это, но в случае необходимости я попросил бы вас выступить свидетелем.
— Да хоть когда! — ответил Йонсен. — За мной дело не станет.
Консул отправил рассыльного мальчика к адвокату с письмом следующего содержания:
«Я ожидал г-на директора банка у себя в конторе вчера и сегодня. Мои дальнейшие действия зависят от того, сочтете ли Вы нужным объясниться и извиниться. С уважением».
Директор банка отозвался не сразу. Он позвонил по телефону лишь через час: разве выписка не предъявлена? Разве это не удовлетворительное объяснение — то, что по вине его предшественника в старые записи вкралась ошибка? Какие же еще нужны объяснения? Короче, его можно застать в банке до четырнадцати ноль-ноль.
Вот как, его можно застать! Не сказав ни слова, консул повесил трубку.
Маловероятно, что почтеннейший Петтерсен замедлит явиться, поэтому консул решил быть наготове. Он не собирался предлагать ему стул, нет, он сам слезет со своего высокого табурета и примет его стоя. Ну а что, если этот человек возьмет и усядется сам? С него станется — приносить извинения сидя!
Консул посмотрел на три некрашеных венских стула, оставшихся еще от отца, их можно вынести и тем самым вынудить Петтерсена стоять! Но обстановка и без того была скудной: конторка, несгораемый шкаф да копировальный пресс, и совсем уж оголять свою контору и британское консульство консул был не склонен. И тут ему в голову пришла замечательная мысль, выход из положения найден: он поручит одному из своих работников выкрасить стулья и тогда на них нельзя будет сидеть. Заодно и контора станет попригляднее.
Он тут же распорядился насчет стульев. Цвет? Зеленый, темно-зеленый, в тон всему остальному. Времени достаточно, до четырнадцати ноль-ноль еще целых четыре часа.
Консул продолжал работать за своей конторкой, в воздухе все больше
В два часа дня он поехал домой обедать.
Вернувшись в четыре, он застал возле конторы адвоката Петтерсена. Они вошли внутрь, причем консул любезно пропустил адвоката вперед. Тот принюхался и спросил:
— Вы что-то красили?
— Стулья, — коротко ответил консул.
Чуть спустя они были уже на ножах.
— Стало быть, вы не видите необходимости извиниться? — спросил консул.
— Если вы так ребячливы, — сказал с ухмылкой адвокат, — то я нижайше прошу вашего прощения за давнишние записи, в которые вкралась ошибка.
— Ну а за то, как вы повели себя в этом деле?
— Я руководствовался тем, что имело место ранее.
— Например, результатами вашей ревизии.
Адвокат пожал плечами:
— Я ни о чем не подозревал.
— А за новые ошибки, вкравшиеся в мой счет, вы тоже не намерены извиняться?
— Какие ошибки?
— Дате двенадцать тысяч, не считая процентов, которые вы приписали в отцовский счет.
— Нет, это остается в силе. Я действительно не желаю просить прощения за то, что ваш отец задолжал нам деньги.
— Прежний директор банка готов заявить под присягой, что мой отец никогда ничего не был должен.
— Бедняга Йонсен! — произнес адвокат. — Я себе доверяю больше, чем ему.
— Да, но все дело в том, кому больше верят другие, ему или вам?
— Кто это другие? Вы?
— Я. А возможно, и суд.
— Опять вы про суд! — сказал адвокат. — Мне надоело выслушивать этот вздор!
— Когда показания дает такой человек, как Йонсен, то такому человеку, как вы, от них не так-то легко отмахнуться.
— А вы знаете, — спросил адвокат, — почему этот самый Йонсен ушел с директорского поста?
— Не потому ли, что вы его выжили?
— Вы недалеки от истины. Да, после того, как все мы сочли, что он никуда не годится.
— А сами вы — считаете, что годитесь?
— Да, кое на что гожусь, — ответил адвокат. — Например, в ответ на ребяческие требования извиниться за ошибку тут же ее исправить. Однако как юрист и честный человек я не способен обнаружить ошибки в счетах вашего отца. В сберегательной книжке у него вы увидите, что он самолично сделал две записи, а никаких квитанций в банке не получал.
— Одна сумма в семь с половиной тысяч, а другая в четыре с половиной?
— Да.
— Относительно этих сумм директор банка Йонсен готов дать присягу, а я могу представить расписки.
— Расписки? Покажите их мне! — говорит адвокат, протягивая руку. — Никаких расписок выдано не было.
Консул:
— Даже если бы они были сейчас при мне, я бы поостерегся вам их передавать.
— Вам придется это сделать, вот увидите! Где это слыхано, чтобы частное лицо, какой-то торговец, позволял себе делать записи в сберегательной книжке! Не страдал ли он отчасти манией величия?
— Не думаю.
— Ну, я на этот счет слышал разное. Я его не знал, да и вы, наверное, тоже не знали. Чего только не приходится слышать, может, он даже и не был вашим отцом.