А жизнь продолжается
Шрифт:
— Ах, вот как! — завопила вдова. — Платить долги моими деньгами!
— Твоими деньгами? Нет, деньги нам дал аптекарь.
— Значит, он отдал чужие деньги, а за это полагается штраф, так своему аптекарю и передай!
— Нет-нет, он вовсе не такой человек, чтоб раздавать чужие деньги.
— Небось тебе перепало за то, что ты ему потрафила, — смекнула вдруг вдова.
— Свинья! — ответила Гина. — Убирайся-ка из моего дома!
Они вышли во двор, но препираться не бросили.
— Ну и за что ж это ты получила деньги? — спросила вдова.
— Как за что? Разве
— Пела! — фыркнула вдова. — Тоже мне, есть за что платить!
— Да, а Карел целый вечер играл.
— Играл! — снова фыркнула вдова. — Нет, за этакие деньжищи ты, надо быть, потрафляла ему не раз и не два. Это уж как пить дать!
— Карел! — возопила Гина во весь свой голос.
Карел был занят тем, что осушал озерцо. Он ткнул лопату в землю и явился на зов.
Однако вдова Сольмунна не тронулась с места, ни с того ни с сего в ней взыграла ревность, она сказала в сердцах:
— А и почему это он за тобой ухлестывает, этого я никак не уразумею. Тут и глядеть не на что, не говоря про пощупать.
Бедная Гина не знала, куда ей деваться, и ударилась в слезы.
— Коли на то пошло, некоторые из нас будут помоложе тебя, — отчаявшись, продолжала вдова.
Гина шмыгнула носом и принялась неуклюже оправдываться:
— Только я наново окрестилась, и все такое, а он и попроси меня спеть, помочь тебе с деньгами на зиму. А ты со мной как скотина неблагодарная. Карел, она пришла за деньгами.
— За какими деньгами? — спросил Карел.
— А которые мы получили.
Вдова тут же встряла:
— Я говорю только, я никогда не слыхала, чтоб люди получали деньги за пение — да еще мои деньги! Как будто у меня нету малых детей, что им, оставаться голодными и холодными?
— Тебя прислал аптекарь? — спросил ее Карел.
— Нет, я пришла сама по себе, — ответила вдова. — Я не из таких, я к нему не хожу и его к себе не приваживаю. Не то что иные некоторые.
— Ступай-ка домой, — сказал Карел.
Вдова:
— Дай он ей крону на щепотку кофе, я и словечка бы не сказала. Но чтоб такую прорву денег, да на них можно купить целую усадьбу.
— Давай уходи! — сказал Карел. — Уходи отсюда!
— А мои деньги, кто ж мне их отдаст?
— Я скажу про тебя аптекарю, расскажу, какая ты есть.
— Давай-давай! И передай от меня, что за раздачу чужих денег полагается штраф.
Вдова Сольмунна была не робкого десятка, взяла да и сама сходила к аптекарю. Она хотела выяснить, вправду ли Гина из Рутена огребла столько деньжищ за то, что спела два несчастных псалма, или же здесь что-то кроется.
— Что же тут может крыться?
Именно это она и хотела выяснить.
— Ничего тут не кроется.
— Люди разное поговаривают, — сказала вдова. У нее в околотке про Гину с аптекарем гуляют слухи.
— Ты с ума сошла! — сказал аптекарь. — Иди отсюда, и чтоб я тебя больше не видел!
— Говорят, она бесперечь сюда шастает.
— Нет, кто сюда бесперечь шастает, так это ты. Но только с меня уже хватит!
— А уж коли мы о том заговорили, — не унималась вдова, — я хоть убей не пойму, чего вы нашли в этой Гине и чем
По правде говоря, аптекарь Хольм был глубоко раздосадован, но мог ли он сейчас поднять вдову на смех и нанести ей душевную рану? Как же ему быть?
— Послушай, — сказал он ей, — мне что, попросить лаборанта, чтобы он вынес тебя на улицу?
— Это без надобности, — ответила она с раздражением. — Я говорю только, что вы отдали мои деньги, вот я и спрашиваю, на каком таком основании. Потому как дома у меня малые дети, голодные и холодные.
Нет, вдова Сольмунна была отнюдь не робкого десятка. Даже после того, как призванный на помощь лаборант дал понять, что всерьез намеревается ее выставить, вдова хотя и стала медленно пятиться, однако все еще бурно заявляла свои претензии. А в дверях уцепилась за косяк — и ни с места.
— Черт в тебя, что ли, вселился? — сказал лаборант. — И долго ты собираешься здесь стоять?
Но при том, что она была несносной и неотесанной, вдова Сольмунна обладала одним достоинством: прежде чем сшить себе хоть единую сорочку, она одела с головы до пят своих ребятишек. Она готова была пожертвовать для них всем, что у нее имелось, готова была отдать им последние жалкие крохи! Всякая мать печется о своих детях, но у нее это перешло в хроническое состояние, сделалось постоянным занятием, превратилось в свирепую жадность, доходившую до алчности, — и все ради детей. Ее нападки на Гину, ее ревность не имели ничего общего с легкомыслием, они были вызваны исключительно горечью, потому что ее малых детей обделили таким богатством. Чего бы она только не накупила для них на эти пятьдесят крон!
Но аптекарь с ней нахлебался досыта, ибо вдова Сольмунна не оставляла его в покое. Под конец она предложила ему мировую, потребовав взамен половину из этих пятидесяти крон, а иначе она возьмет и пойдет к судье. Аптекарь рвал на себе волосы, ему бы ни за что не пережить свалившуюся на него напасть, не будь на его стороне все справедливые люди. В эти тяжелые дни его поддерживал преданный Вендт, а старая хозяйка пришла в своем новом платье, она хотела отвлечь его и шутила по поводу настырной вдовы.
— Мне от нее никогда не избавиться! — проговорил он.
Старая хозяйка не могла удержаться от смеха:
— Какое уныние!
— Уныние? Я готов кричать на крик.
— Ха-ха-ха!
Они заглянули к Вендту в гостиницу, после чего привычно направились новой дорогой в гору. Дорога была проложена уже к самому охотничьему домику и убита щебенкой, рабочие занимались тем, что кое-где ее подравнивали, безо всякого надзора и руководства.
Всей рабочей силы было четверо человек, остальные получили расчет и подались обратно на юг. Беньямин с соседским пареньком тоже получили расчет. Но работы не хватало даже на четверых, они поджидали со дня на день своего десятника, а он все не появлялся. Нет, он лежал в постели, и доктор не велел ему вставать еще целую неделю. Когда же он все-таки надумал подняться, Блонда со Стиной взяли и спрятали его одежду. Ну что за наказание иметь крестных сестер!