А. Смолин, ведьмак. Цикл
Шрифт:
— А поехали, — стукнула кружкой по столу Маринка, при этом икнув. — Тем более все эти фольклорные страсти-мордасти чудно бьются в одну тему, которую я недавно начала копать. Мне одна сорока на хвосте принесла весточку о чудном старичке, который не так давно…
Фразу она не закончила, это было связано с тем, что Мара положила ей свою хрупкую ручку на затылок и что-то прошептала, после чего Маринка сонно хлопнула глазами, а секундой позже врезалась челюстью в стол.
— Она не твоя, — тут же сообщил девочке я. — Предупреждаю: даже не вздумай тянуть из нее жизнь или чего другое.
— Как скажешь, — покладисто согласилась та и снова провела ладонью по волосам моей соседки. — Хотя я бы не отказалась. В ней очень много жизни. Очень. Правда, и дури столько же. Ты имей в виду, ведьмак, если она за ум не возьмется, надолго ее удачи не хватит, я это точно вижу. Сама сгинет, и тех, кто рядом с ней окажется, погубит.
— Вот тут я с тобой согласен, — признал я. — Вот только фиг до нее достучишься. Ладно, давай ближе к делу. Что от меня требуется, скажи точнее?
— Через два часа ты должен быть рядом с той, чью душу хочешь вернуть из Нави, — ткнула пальчиком Мара в направлении круглых часов, висящих на стене. — Зови ее, найди те слова, которые смогут заставить душу вернуться в тело. Я помогу ей их услышать. Если они придадут ей силы, то знакомица твоя вернется обратно. Если нет, то не тревожь меня более по ее поводу. Не будет в том смысла.
— Елки-палки, — я глянул на циферблат. — Ночь на дворе, больница закрыта. Как же я в палату попаду?
— Не моя печаль, — холодно ответила Мара. — Я тебя упреждала загодя, как и что. Нужно было раньше думать.
Верно, надо. Только всего на меня навалилось столько, что какую-то мелочь нет-нет да и упустишь.
Ну ладно, не мелочь. Но и я не железный.
С одной стороны, хорошо, что ночь на дворе, пробок на дорогах не будет. С другой — скверно, потому что клиника точно закрыта и меня в нее ни под каким предлогом не пустят. Так что без административного ресурса никак не обойтись.
Сначала я хотел позвонить Вагнеру, но после, чуть-чуть поразмыслив, набрал совсем другого человека. Того, кому, по идее, мне точно звонить не стоило.
— Павел Николаевич? Мое почтение, это Смолин. И сразу — не бросайте трубку, это не в ваших интересах.
Наш с Ряжским разговор занял минут пять. Он сначала крайне удивился, потом достаточно резко высказался в мой адрес, но под конец все же согласился сделать то, о чем я его попросил. Без особой радости и охоты, но согласился.
За время беседы я перетащил Маринку в комнату и уложил на кровать, предварительно сняв с безмятежно сопевшей соседки халат. Ну не дрыхнуть же ей за столом, верно? После не удержался, стянул с нее кружевные трусики и повесил их на люстру. Хотел еще записку написать, что-то вроде: «Будить не стал, ты слишком сладко спишь. И да, ты на самом деле в постели тигрица! Р-р-р!» — но не стал. Просто не факт, что она ее найдет и прочтет, а для далекоидущих выводов и нижнего белья под потолком достаточно.
Напоследок велел Родьке, чтобы тот приглядывал за гостьей и встал на ее защиту, если загулявшая невесть где Жанна заявится домой. Уверен, ей очень не понравится, что в моей постели спит какая-то женщина, пусть даже ей и знакомая. И вообще что-то с моей спутницей надо думать,
Против моих ожиданий, Ряжского в машине не оказалось.
— Привет, — забираясь в салон, сказал я. — А где шеф?
— Он ждет вас в клинике, — не слишком дружелюбно сообщил мне знакомый водитель, имени которого я, к своему стыду, не смог вспомнить.
— Хорошо, — я поелозил задом по сиденью. — Тогда помчались. Время не ждет, как бы не опоздать.
Ради правды, тут я немного сгустил краски. Дороги ночной Москвы были предсказуемо пусты, потому, когда мы добрались до пункта назначения, оказалось, что запасец имеется, и даже немалый.
Ряжский обнаружился в палате жены, когда я вошел, он сидел рядом с ней и невесело вздыхал. Мало того, как-то сполз с него привычный лоск и блеск. Неухоженным каким-то стал недавно еще вальяжный бизнесмен. Потерянным.
— Все же живой вы человек, Павел Николаевич, — не без удивления сообщил ему я. — А меня все заверяли, что, мол, у вас вместо сердца калькулятор.
— Я и сам так думал, — буркнул он. — А вот нет Ольги рядом — и как-то пусто стало. Ничего не нужно, ничего не радует. Живу, как не живу.
— Может, это любовь? — вполне серьезно предположил я.
— Не знаю. Мне не с чем сравнительный анализ проводить, а без этого любой результат может оказаться неверным.
— Красиво сказано.
— Добрый вечер, — заглянула в палату симпатичная медсестра. — Может, вам чаю подать, господа? Или кофе?
— А поесть ничего нету? — спросил я у нее, глянув на экран смартфона. — Может, суп какой-то найдется или котлетка с пюрешкой?
— Ты серьезно? — уставился на меня Ряжский.
— Вполне. Я сегодня… Вернее, уже вчера только завтракал. Нет, еще мороженое ел, но это в зачет не идет.
— Кухня закрыта, — поведала мне сотрудница клиники. — Но есть каша. Некоторые пациенты едят по часам, для них держим. Еще сушки могу предложить.
— Щи да каша — пища наша, — оживился я. — Мне бы тарелочку, да с верхом. А если еще хлебушек с маслом раздобудете и чаю сладкого дадите, то моей признательности не будет границ.
— Безумие какое-то, — провел ладонью по лицу Ряжский — Сюрреализм.
— А вам каши принести? — осведомилась у него медсестричка. — Нет? Хорошо. Только попрошу вас перейти в другое помещение. Тут есть нельзя. Тут пациентка.
Ряжский молчал все то время, пока я уничтожал очень вкусную манную кашу, и только когда тарелка опустела, наконец снова подал голос.
— Смолин, ты же осознаешь, что если Ольге сегодня станет хуже или, не ровен час, она… Ну, в том случае…
— Если она умрет, — помог я ему. — Да? Вы не продолжайте, я знаю все, что вы мне скажете. Ну, что мне тогда отсюда не выйти и бла-бла-бла. Павел Николаевич, давайте уже с этими страшилками завязывать, нет в них смысла. В первую очередь потому, что наши с вами планы совпадают. Я на самом деле хочу помочь вашей супруге, иначе бы меня тут вообще не было.