Абарат: Дни магии, ночи войны
Шрифт:
— Думаю, ты уже объяснил свое отношение, — сказал Джон Соня.
Наступила долгая тишина. Очень-очень медленно Финнеган посмотрел на братьев.
— Мое отношение? — переспросил он. — Мое? А какое отношение может быть еще? Думаешь, хватило бы десяти мертвых червяков? Или сотни? Или, чтобы объяснить мое отношение, достаточно смерти одного?
Соня раскрыл рот, чтобы ответить, но Джон Хват молча приложил указательный палец к его губам и тихо сказал:
— Помолчи, Джон.
В разговор
— Мистер Фей, — с большим уважением сказала она. — Мы лишь хотим, чтобы вы поняли — вы нам нужны. В данный момент есть только мы и женщины Фантомайя…
— И Кэнди, — сказал Шалопуто.
— Возможно, — кивнула Женева. — Но нас очень мало, вот что я имею в виду. А Тлен очень силен.
Все глаза были прикованы к Финнегану, все ждали, что он ответит. Сам он смотрел в окно.
— Мне надо подумать, — наконец, сказал Финнеган. — Угощайтесь пока миджабом и пирогом.
С этими словами он слегка наклонил голову и вышел.
— Странный парень, — заметил Джон Ворчун.
— Он не хочет идти, — сказала Трия.
— Он должен, — произнес Шалопуто. — Диаманда очень настаивала. Думаю, она считает, что по какой-то причине он сыграет в деле ключевую роль.
— Только гляньте, — сказал Том. — Опять дождь.
Он был прав. Несколько толстых капель упали на подоконник, и вскоре по крыше застучал ливень.
Шалопуто подошел к Женеве.
— Думаешь, мне стоит с ним поговорить? — спросил он.
— С Финнеганом?
— Да.
— Попробуй. Но я бы не слишком надеялась.
Шалопуто вышел под теплый дождь. Финнеган стоял в нескольких метрах от дома, подставив лицо струям дождя. Он быстро посмотрел на Шалопуто, а потом вернулся к своей дождевой ванне.
— Знаешь легенду этого Часа? — спросил он.
— Нет. Кажется, нет, — ответил Шалопуто.
— В общем, где-то на острове (хотя сам я никогда их не видел) живет племя крылатых созданий, которые называются фататаи. Тихие, застенчивые люди, похожие на ангелов. Их очень мало, потому что… — он опустил глаза, — потому что им трудно найти свою любовь, и в брак фататаи вступают редко. В легенде говорится, что жил-был фататай по имени Дитя Нума, который влюбился.
— Счастливчик.
— И да, и нет. Видишь ли, он влюбился в женщину, которую встретил здесь, на острове. Ее звали Элатурия. Он считал, что Элатурия — самая прекрасная женщина, какую он только видел. Была только одна проблема.
— И какая же?
— Элатурия оказалась не из плоти и крови, как он.
— Неужели?
— На этом острове обитают очень странные создания, и Элатурия была одним из них. — Он помолчал, затем посмотрел на Шалопуто и сказал: — Она была цветком.
Шалопуто постарался подавить смешок, поскольку лицо убийцы драконов было абсолютно серьезным. И хотя он не улыбнулся, Финнеган, тем не менее, сказал:
— Ты думаешь, я шучу.
— Нет…
— Я в своей жизни понял две вещи. Первая: любовь — начало и конец всему смыслу. И вторая: она одинакова, какую бы форму для своего путешествия не избрали наши
Шалопуто кивнул.
— У меня не было… личного опыта, — сказал он Финнегану. — Но я читал о ней в книгах. Все великие с тобой согласны. — Финнеган кивнул, и впервые с тех пор, как они встретились, Шалопуто заметил на его лице нечто похожее на улыбку. — Пожалуйста, расскажи мне остальную историю, — попросил тылкрыс.
— Когда Дитя Нума впервые встретил Элатурию, та только что расцвела. Она была совершенством. Нет иных слов, чтобы ее описать.
— Невероятно.
— Дальше все становится более странно. Дитя Нума влюбился мгновенно. В буквальном смысле мгновенно. Он увидел Элатурию, и это произошло. Его судьба была решена.
— Любовь с первого взгляда.
— Да.
— Ты в это веришь?
— Конечно. Так случилось и со мной. Как только я увидел принцессу Боа, то понял, что нет другой души, которую я смогу полюбить. Никого, до конца Времен, — Финнеган взглянул вверх, на дождь, который начал стихать. Он слизал с губ капли, а затем продолжил рассказ.
— Дитя Нума обратился к Элатурии: «Леди, — сказал он, — я никогда никого не полюблю так, как тебя». И к его удивлению, Элатурия позволила ему себя поцеловать.
«Торопись, — сказала она. — Солнце высоко, и время уходит».
Нума не слишком задумался о значении этих слов. Он был счастлив поцеловать ту, которую любил. Они поцеловались, начали разговаривать, вновь целовались, а время шло и шло.
— Насколько я понимаю, конец будет печальный, — сказал Шалопуто.
Финнеган не ответил. Он продолжал:
— И вот, когда Дитя Нума поцеловал ее в очередной раз, он ощутил на губах Элатурии горечь.
«Что происходит?», спросил он.
Она сказала: «Время уходит, любовь моя».
И к своему ужасу он увидел, как ее цветки, что были такими яркими и прекрасными в момент их встречи, теряют свою ослепительность, а зеленые листья становятся в золотыми и коричневыми.
Перейдя к этой части рассказа, голос Финнегана стал мягче и печальнее.
— Наконец, она сказала: «Не уходи, моя любовь. Обещай, что никогда не уйдешь. Найди меня снова, где бы я ни оказалась. Найди». Конечно, Нума не понял, о чем она говорит. «Что ты имеешь в виду?», спросил он.
Но вскоре это стало ясно. Она его покидала. Ветер усиливался, она дрожала под его порывами, словно дерево, цветы и листья опадали, унося с собой всю ее красоту. Вот что происходило с Элатурией. На глазах Нумы она теряла жизнь. Это было ужасно.
Финнеган запнулся, и Шалопуто увидел, что по его щекам текут слезы.
— Элатурия была еще сильна и продолжала говорить. «Ищи меня там, куда дует ветер, — произнесла она тающим голосом. — Я вырасту вновь из семечка, которое улетело отсюда». Нума, конечно, был счастлив это слышать, но в нем возникли вопросы и сомнения. «Это будешь действительно ты?», спросил он. «Да, — сказала она. — Это буду я, целиком и полностью. Кроме одного». «И чего же?», спросил Нума. «Я тебя не вспомню», ответила она.