Аборт
Шрифт:
— А…
— Ты не звони мне больше. Ты мне живой нужен был, а сейчас зачем это все? Одно расстройство.
— Как скажешь…
— Погоди… — попросила она.
— Да?
— Сейчас-то врать зачем… Звони иногда. Но не часто. Нет, часто звони… Каждый день!!! — она заплакала.
Я мгновенно устал, запрокинул голову и вспомнил шутку, про то, как делают женщин. В пять лет девочек отвозят в Тибет и до самого совершеннолетия учат сверлить мозг. А потом отпускают и берут расписку о неразглашении. Похоже, это самая что ни на есть правда. Потому как они его сверлят даже мертвым. Я так понимаю — по привычке и дабы не
Двадцать минут мы говорили ни о чем. Потом десять обо всем. Потом пять о сексе, потом я решил последовать одному из миллиона ее противоречивых советов и больше никогда ее не беспокоить.
«Нахер мне все это нужно», — подумал я и очень нежно поцеловал ее на прощанье.
Ночь манила, шуршала, дышала запахом еще горячего асфальта, фонтанирующей, светящейся всеми цветами радуги воды, орала в уши хрустом жрущих кого попало и ебущих все, что шевелится, насекомых, валялась на пьяных летних бархатных газонах и ревела от любви к самой себе.
Я нажал на газ и рванул в центр города. Выезжая на дорогу, я переехал какую-то трубу, отчего автомобиль встряхнуло и, ни с того, ни с сего, взревела радиостанция, которую я вообще не включал. Я еще подумал, что это Рамштайн, но слова были абсолютно русские:
…ты смешал чепуху со смыслами, На земле мерещатся трещины Ты уже захлебнулся мыслями Растворяющими, зловещими. Слепота обласкает зрячего, Тех, кто слышит, убьет молчание. Ты на пса похож на бродячего Обреченного до скончания… Ослепи меня, оглуши меня! Не заботься уже о раненом! Назови ты тоску по Имени, Напои меня черным пламенем! В этом мире без покаяния Не останется света, кроме Антрацитового сияния Водопадов из мертвой крови…— Что! — заорал я, выворачивая руль с одновременным торможением, отчего меня тут же развернуло поперек полосы и два машины пробили меня насквозь, исчезнув в темноте. Причем они, судя по траектории, почти меня не заметили.
Музыка из колонок смолкла и вкрадчивый голос странного диджея произнес:
— Надеюсь, вам понравилась последняя вещица наших гостей. Кстати, я их как-то спросил, почему они назвали себя Red Death и не связано ли это, например, с Кинчевым или, что логичней, с Эдгаром Алланом По. Ответа я не получил, но зато получил автограф…
— Заткнись, твою мать! — сказал я, приходя в себя и медленно отъезжая к обочине.
— И теперь мы переходим к более традиционной, если можно так сказать, музыке…
— Классике, скотина! — подсказал я.
— Нет, не классике, конечно, но очень, очень неплохой группе под названием… и сейчас фанаты наверняка не дадут мне договорить…
— Это точно! — сказал я и нажал кнопку.
Стало тихо, я достал все никак не кончающуюся пачку французских сигарет и закурил.
Ненавижу любить…
Достал телефон и позвонил.
Долго, очень долго никто не отвечал. Потом раздался щелчок, шорох
— Да! — сказал мой сын.
— Здравствуй.
— Алло, кто это?
— Это я, твой папа…
— Белый, ты что ли, чего молчишь?
— Да не Белый это! — разозлился я, — не Белый!!! Отец это твой, тварь компьютерная, червяк ты цифровой.
— Перезвони, не слышу! — сказал сын и тут же бросил трубку.
Все, что его интересовало в последние недели — это предстоящий анонс бессмертного шедевра от Blizzard под названием Diablo 3.
А все что интересовало сейчас меня — это был он, подлец и ничтожество.
Как тут не забухать?
И я поехал в кабак.
Я даже особо не стал выбирать, заехал в первый попавшийся и, в общем, не прогадал. Салат и водка там были, живой музыки, к счастью, не было, а к караоке я привык, благодаря соседям, еще при жизни.
Вступать с самим собой в глубокий аналитический спор по пустяковому поводу (вроде того, насколько в полумертвом мире реален салат оливье) я не стал, а просто подошел к официанту и сказал:
— Будьте любезны бухло и жрачку на вот этот стол под пальмой. Что за хрень, она что, искусственная?
— Да ну нах! — автоматом обиделся сотрудник кафе, и тут же поправился, — а хотя да, гнусный артефакт, знаете ли.
— Хм. А, черт с ним. Туда и несите…
Официант нахмурился, изображая мысль, а потом по-военному повернулся кругом через левое плечо и пошел на кухню, но не прямо, а по странной траектории. Сначала он взял на другой стороне зала табличку «Стол заказан», потом подошел к столу под пальмой, аккуратно двумя руками разместил табличку, склонил голову, отошел, снова подскочил, выровнял, и, совершенно удовлетворенный, зашагал на кухню.
«Интересно»… — подумал я, — «кому он будет накрывать стол»?
Но дальше думать было лень, я сел и закурил. Французские сигареты все никак не кончались.
Подошел в говно датый, явно уже расплатившийся, посетитель, долго пялился поочередно на табличку и на меня. Он делал это с усердием, свойственным сильно пьяным гуманоидам. Я не сразу понял, что он меня видит как родного безо всяких там параллельных суперпупер фотонных отражателей или других фантастических устройств. Почему-то я сразу вспомнил, как лет пятнадцать назад точно так же в состоянии крайнего градуса увидел вместо одного собутыльника двоих, причем второй был не его астральным близнецом (что элементарно, Ватсон), а напротив — абсолютно непохожей на него личностью. Я тут же принял решение дать незнакомцу по роже, но кулак, согласно всем законам физики, пролетел мимо и отрихтовал, само собой, благородное лицо собутыльника. Джентльмен, разумеется, не стерпел, и мы крепко повздорили.
Этот же крепко выпивший клиент кабака, долго сравнивая меня с табличкой, наконец, пожал плечами, одновременно разведя руки в стороны, что означало примирение с мозгом, и пошел на выход, виртуозно наступая самому себе на ноги. Балет был феерический, доложу вам, субъект ни разу не упал и не выругался, а только опасно кренился, вынуждая сидящих делать паузы в разговорах.
— Разрешите?
Я поднял голову. Напротив стоял харон. Серый. Из неопасных. Я пожал плечами.
Тот сел безо всяких анатомических изгибов, просто согнув суставы под прямым углом, и даже не откинулся на спинку стула.