Абу Нувас
Шрифт:
— Пожалей волосы, они ведь у тебя сосчитаны и записаны, и если ты будешь вырывать их, то проявишь расточительность. Расскажи лучше, что случилось с тобой в прошлую ночь!
Ан-Нумейри возмущенно сказал:
— Ты — клеветник, вчера ночью я спокойно спал в своем доме.
— Как бы не так! Ты действительно проспал до полуночи, а потом вышел во двор по нужде. А в это время к тебе в дом забралась бродячая собака. Послушайте все, что было дальше. Услышав, что кто-то ходит по дому, Нумейри подумал, что это вор и крикнул: «О негодный грабитель,
Сбежались соседи с оружием, но в это время из дома выбежала собака и подбежала к Кумейри, виляя хвостом. Нумейри воздел руки к небесам и возгласил: «Хвала тебе, о Всевышний Аллах, Справедливый во всех Своих делах! Хвала тебе навеки, что ты превратил в собаку этого негодного человека!». Соседи стали успокаивать Нумейри и говорили ему, что он может спокойно вернуться домой, но тот поразмыслил и сказал, на этот раз простой прозой: «Да, вам легко говорить, а если это — собака вора, а вор еще сидит в доме!»
Нумейри схватил Хали за ворот и стал трясти, но Хали ударил его твердой подушкой. Обессилевшие от смеха Муслим и Раккаши разняли их и заставили помириться — пить из одной чаши поочередно. Нумейри пытался вырваться, но его окунули лицом в вино.
Инан тоже смеялась. Только Хасан отчужденно смотрел на возню. Увидев это, девушка сошла со своего высокого сиденья и села рядом с ним.
— Что с тобой, Абу Али, всегда ты весел, а сегодня будто сам не свой?
Не ответив, Хасан спросил девушку:
— Ты уже забыла, как хозяин избил тебя?
Инан нахмурилась:
— Я его невольница, и тебе незачем напоминать мне об этом лишний раз. Если все время думать об одном, можно сойти с ума, да и морщины появляются от горя и размышлений. Хочешь остаться у меня сегодня? Хозяин надеется продать меня халифу и думает только о том, чтобы запросить подороже. Он даже не следит за мной. А слугам я подарю что-нибудь, и они будут молчать.
Хасан покачал головой:
— К чему, раз тебя все равно продадут халифу?
— Ты мне нравишься, — тихо ответила Инан — Хочешь, я подарю тебе этот перстень, а ты продашь его? Я ведь знаю, что тебе в последнее время приходится туго.
Хасан не ответил девушке, и она замолчала. Потом он сказал:
— Лучше я подарю тебе стихи, хотя они не похожи на те, за которые ты присудила мне первенство. Вот послушай:
Люди, достойные этого имени, ушли от нас, А мы остались, затерянные среди выродков обезьяньего племени. Ты считаешь их людьми, но посмотри — Испытай их — каждый из них уже не человек.Она испуганно взглянула на Хасана, а поэт быстро встал, и, ухватив за ворот учеников, подтолкнул
Хасан почти бежал. Яхья и Абу Хиффан, не понимая, что рассердило учителя, еле поспевали за ним.
— Идите домой! — бросил им Хасан — Я вернусь завтра утром.
— Но, мастер… — возразил Абу Хиффан.
— Делайте, что я говорю, и выучите из своих записей то, что не успели, — крикнул Хасан, сворачивая в переулок, который вел в лавку Шломы.
Он едва успел проскочить за ворота квартала — стражники накидывали толстую цепь на крючья.
— Все правоверные уже спят, — недовольно ворчал сторож, освещая Хасана факелом.
— Да пошлет тебе Аллах мирный сон на этом и на том свете, и поскорей! — ответил ему Хасан. Не разобравшись, сторож ответил: «Аминь!» — и это развеселило поэта.
В доме Шломы было темно и тихо. Хасан постучал в дверное кольцо сначала один раз, потом еще несколько. Встревоженный голос спросил:
— Кто у дверей?
— Это я, Шлома, Абу Али, открой мне!
Дверь, скрипя, приотворилась, и Шлома зашептал:
— Входи скорее, Абу Али, а то увидят свет с улицы!
Войдя в темную лавку, освещенную только глиняной плошкой, мигавшей в руках хозяина, Хасан протянул ему все оставшиеся деньги — жалкую горсточку монет.
— Возьми, Шлома, здесь мало, но когда-нибудь я дам тебе больше. Подай мне любого вина, я хочу опьянеть и уснуть, чтобы забыться хотя бы на время.
Владелец лавки кивнул, и от его острого колпака по стенам пробежали причудливые тени. «Будто дьявол с рогами», — подумал Хасан. Взяв из рук Шломы кувшин и стеклянную чашу, сказал:
— Мне никого не нужно, я буду пить один.
Проснулся он рано с ощущением странной пустоты в голове и во всем теле. Хотел было позвать Шлому, но вспомнил, что денег больше не осталось. Вышел во двор. Привязанные к столбам кони и ослы дремали, на стене сидел петух, весь встопорщившийся — видно, его крик и разбудил Хасана. Набожный люд торопился на утреннюю молитву.
«Сегодня пятница, — вспомнил Хасан. — Если выйти на улицу в час молитвы, придется войти вместе со всеми в мечеть, не то люди мухтасиба туда загонят плетьми». Он вернулся в лавку и сел на скамью. Откуда-то появился Шлома, сел возле, стал вздыхать:
— Тяжелые пошли времена. Говорят, заставят всех евреев-иноверцев, зиммиев, снова носить особую одежду, запретят ездить верхом и носить оружие. Я-то уж старик, но мои сыновья — щеголи и расточители и не хотят ни в чем отставать от вас, мусульман.
— Пусть примут ислам, — равнодушно сказал Хасан. Шлома возмущенно взмахнул руками, разлетелась рыжая борода, глаза выпучились:
— Что ты, что ты, у нас это нельзя, как можно отступать от веры предков? Бог покарает всех потомков до двенадцатого колена!