Ад без жала
Шрифт:
– Но сейчас Вы будете писать в книгах.
– Я на потом...
– Александр, сходите, попросите сукна!
Дети играли "в точки" и расходовали чернила, тратили бумагу. Что ж... Алекс нехотя встал и пробасил:
– Они велят письменное прошение.
Бенедикт быстренько черкнул его, отдал и обратился к чиновнику:
– Акакий Акакиевич, Вы сможете записать имена под диктовку? Пока я разбираюсь с содержанием?
Тот засмущался и поежился - виноват, виноват:
– Ваше превосходительство! Я... не смогу. Уж Вы оставьте так, как есть.
Значит, он не смог понять, какая
– Да, Александр!
– попросите заодно книги учета адских служителей К и L.
– Дадут или нет?
– Ладно.
Титулярный советник принял у начальника первый лист, раскрыл том К и посмотрел вопросительно.
– Пишите подряд.
Акакий, бормоча: "Не предвидел я, что стану в Книги Жизни вписывать имена праведных" осторожно записал некоего Кролля, ничем не примечательного.
– Ой! Ваше превосходительство, запись исчезла! Я...
– Не бойтесь, она просто ушла вперед и встала на свое место.
Титулярный советник нежно улыбнулся такому чуду и вписал Курцера, оружейника, подчеркнул по требованию столоначальника красным. Курцер побежал вверх по списку и замер. Потом Акакий осмелел, сам раскрыл том L и торжественно вписал Лернера.
Алекс куда-то запропал. Ниночка что-то царапала на поверхности зеленых чернил, расковыривала их перочинным ножом. Бенедикт читал докладные и вписывал в журналы сразу, чтобы сберечь несуществующее время.
– Ох! Ваше превосходительство, книги кончились!
Проволочка. Если дело не завершено, это переживается весьма мучительно. Бенедикт отвлекся, Акакий досадовал. Тут книга L подпрыгнула, как прежде скакал журнал учета, легла коркою кверху, задрожала и распалась, породив дочерей "La-Lot" и "Lot-Ly". Пока рассеивалась пыль, К превратилась в "Ka-Kim", "Kir-Kop" и "Kor-Kza". Титулярный советник сидел, разинув рот, очарованный, а потом широко, радостно улыбнулся:
– Вот Вам и чудо!
И продолжил свою перепись.
Александр уже нависал над столом, брюзжа:
– Книги не дадут. Сказали, секретно. Будете каждый раз посылать запрос в трех экземплярах. Вот предписание. Вот сукно.
– Акакий Акакиевич, отвлекитесь, внесите это сейчас же в книгу "Минос"! Золотом, золотом! Не это перо, белое!
– Не думал я, что буду писать Имена Божии ангельскими перьями!
Все равно он не узнает, что чернила имеют отношение к адским копоти и крови - палачи за все это отчитывались на красных бланках с водяными знаками. Только золото приходит неизвестно откуда и не иссякает. Бормотание Акакия начинает раздражать. Алекс и Нина переглянулись.Мальчик поднял палец к виску, девочка закатила глазки кверху. Дети что-то решили, они договорились. Им просто скучно.
События, следуя одно за другим, не завершаясь, служат истязанию. Двое вкатили катафалк. Третий вскочил на него, во мгновение ока схватил вилы и начал сбрасывать бумаги, охапку за охапкой. Те, послушные, прилетали прямо на стол и ложились перед детьми - потому что оба старика оказались очень заняты, как всегда. Возчик объяснил:
– Это ваши прежние бумаги. На утилизацию.
– Будьте любезны, объясните, как это делается.
– Сказали, вы сами все знаете. Чего у меня спрашивать?
Увезли
– Вот, забыл отдать. Каждую из бумаг нужно внести в этот журнал. Краткое содержание
– Акакий Акакиевич, Вы освободились?
Квадратный аршин сукна весь пропитался мелом; титулярный советник постелил его и поглядел вопросительно.
...
Вот она, долгожданная работа для детей! Я все знаю? Я знаю, как надо? Хорошо же! Я знал, что чернила делались здесь. Мы уничтожим бумагу - возникнет необходимость где-то добыть новую. Здесь нет ни единого дерева, никакой лишней тряпки. Где им брать бумагу, как не на Земле? Если я узнаю, где они ее берут, то смогу уходить отсюда и возвращаться. Если я обязан быть здесь... Тут мысли Бенедикта как-то странно застопорились. Если я обязан своим пребыванием в Аду этому легкомысленному существу, если здесь я искупаю безалаберность Игнатия... Мысли эти, напитанные ненавистью, продолжения не обрели. Игнатий, значит, получил идеальную жизнь - такая была невозможна в наше время. А я? Это - моя идеальная жизнь? Это - моя истинная природа?
Вот она, долгожданная работа для детей! Я все знаю? Я знаю, как надо? Хорошо же!
– Александр, Нина! Эти бумаги нужно разрезАть на мелкие кусочки.
Те оживились, обрадовались. Нина ухватила самые большие ножницы и стала кромсать документы на длинные полосы. Она старалась резать ровно. Алекс сложил полосы в стопки и резал их ножом поперек на квадратики; вид у него сделался озверевший и радостный. А девушка, подобно Мойре, знай себе щелкала ножницами. Акакий Акакиевич остановился и замер в ужасе. Капля поползла с конца пера, и он отвел его к чернильнице - а глаз с детей не сводил. Это же варварство - уничтожать бумаги! Но столоначальник поглядывал на этот разбой азартно и хищно, а на него, титулярного советника, даже не смотрел (такого почти не бывало). Так что Акакий посидел, повздыхал да и обмакнул перо в чернильницу снова. Веселый Алекс твердил о том, что можно обойтись тут без бумаги, поместить все в какую-то машинную память, но его никто не понял, и он огорчился.
Осыпались чернила. Ясно, почему безнадежно засохли зеленые - ими просто никто никогда не пользовался! Золото опадало первым, золотая пыль летела прямо в свою чернильницу, создавая иллюзию солнечного света, и растворялась там. Облетали красные и черные чешуйки; часть, и немалую, уносило неизвестно куда или смешивало....
– Не дышите на чернила!
– Еще чего, - прошептала Ниночка.
Остатки приходилось сметать кисточкой в ведро и в кувшин. Алекс по инерции складывал нарезанное в пачки, для него на диво аккуратные.
– Смотрите!
– заорал он.
Нина щелкнула по пальцу, но крови не было; Бенедикт подскочил на стуле, а Акакий чуть было не посадил кляксу и мелко перекрестился рукою с пером. Все квадратики, шурша, дорастали до обычного размера листа. Значит, никаких проходов для бумаги в Аду не существует.
– Чудо, истинное чудо!
– восторжествовал Акакий, улыбался он поистине ангельски; бумага бессмертна, никто ее не уничтожит, а только возродит. Наросли огромные стопы листов - и где все это хранить?