Ад - удел живых
Шрифт:
— Мы-пос-лед-няя-над-еж-да… — в перезвон вплелись слова командира. — Про-щай!..
Погожин вывалился из комнатушки, сел на пол и застонал, сжимая голову руками. Он пытался унять звон и голоса, крепко жмурясь и тряся головой что есть силы. Вскоре это дало результат, наваждение начало стихать, удаляясь.
Дождавшись, когда уши стали слышать то, что и должны, то есть, тишину, Дмитрий поднялся, подобрал выпавший из руки нож и снова заглянул в комнатушку. Девочка по-прежнему спала, лишь перевернувшись на бок, да одеяло чуть сползло.
Подойдя
Поправив одеяло на спящей, Дима поспешил покинуть детскую. Перед глазами мелькали конопушки на лице вытащенной из машины Алёнки, улыбка на личике спящей девочки, блестящие и мягкие черные волосы воспитательницы в интернате, светящееся благодарностью за спасение лицо милицейского сержанта…
Полумрак и тишина дома вернули Погожина к реальности. Рядом за дверью лежал плененный фашист, в одной постели с трупом жены, у лестницы валялись тела охранников, где-то в подвале томились узники. Возможно, где-то ещё притаился неразведанный враг, готовый ударить в спину или поднять тревогу… Заперев дверь детской так, чтобы девочка никак не смогла выйти наружу, Дмитрий побежал вниз по лестнице, заглядывая в каждый уголок, в кладовки, в санузлы…
Пробежавшись по двору, он со всей тщательностью проверил все закоулки, все комнаты и подсобные помещения. Вход в тир оказался заперт на массивный навесной замок, такой же висел на оружейной комнате в самом доме, ясно говоря о том, что внутри никого нету. Все же, какая-то мысль не давала ему покоя, что-то неправильное грызло изнутри. Никак не формируясь в понятную мысль. Что-то упустил, что-то не доглядел…
Закончив с постройками, Дима, в прежнем темпе, ринулся в подвал, не забыв перед этим забрать ключи со стола дежурного. Открыв широкую металлическую дверь с толстым слоем звукоизоляции, быстро, но осторожно, прислушиваясь к каждому шороху, спустился вниз. Там его ожидали небольшие камеры, «кладовки для хлама», как говорили обитатели особняка в прежние времена, и большой зал, с дыбой, Х-образным крестом, увешанном ремнями для фиксации жертвы, длинным столом из нержавеющей стали и металлическим шкафом для «инструмента». Вот только кладовки подозрительно смахивали на тюремные камеры, как решетками на крохотных окошках, так и широкими «полками» на уровне колена.
Вытащив из камер пятерых женщин и шестерых мужчин, ничего не понимающих спросонок, испуганно жмущихся друг к другу, Дмитрий внимательно рассматривал их. Почти все лица он хорошо знал. Вон тот, чуть полноватый мужик в джинсовом костюме, изрядно потрёпанном и грязном, работал здесь поваром в прежние времена. Симпатичная и когда-то ухоженная блондинка в спортивном трико, знававшем лучшие времена, служила уборщицей, прилежной и молчаливой. Угрюмый, седой мужчина неопределенных лет, следивший за гаражом и машинами, когда-то имел военную выправку, а сейчас сутулился и хромал на обе ноги…
— Что
Ответ несколько затянулся, рабы тоже узнали его.
— Как все началось… — прокашлявшись, нарушил неловкую паузу механик. — Мы хотели уйти к семьям. Но герр Шульце… то есть, Григорий Кравченко…
Дмитрий отмахнулся от пояснений, он прекрасно знал, о ком речь.
— …запретил нам уходить. Мы начали требовать, шум устроили… А он натравил на нас своих псов, ублюдков этих…
— Они все мертвы. — безразлично сообщил Дмитрий, по комнате тут же пронесся вздох облегчения.
— Слава богу! — продолжил механик. — Они нас и заперли здесь. Женщин использовали для работ по дому, мы, мужики, во дворе все делали. Сначала пытались сопротивляться, так мне чуть ноги не сломали, когда бежать попытался.
— А меня солдатне отдали, за то, что господский завтрак со стола смахнула! — срываясь в плач пожаловалась белокурая молодуха, чертами лица немного похожая на Мерилин Монро. — Насиловали целую ночь…
Выслушав жалобы всех присутствующих, за несколько дней досталось каждому и каждой, Дмитрий принял решение. Он видел перед собой жалких, слабых людишек, кормившихся из рук фашистов в сытые, спокойные времена, сполна получив за это после падения цивилизации. Тем не менее, ему стало противно от того, что он может уподобиться уродам, на генетическом уровне ненавистных любому русскому человеку.
— Мы последняя надежда… — прошептал Погожин, затем сказал, уже громко. — Там все мертвы, кроме девочки, я их убил, совсем убил!
— Дочка брата Шульце, сдох, собака… — сплюнул в сердцах повар. — Покусанным приехал!
— …Вам бояться нечего, а девочка ни в чем не виновата. Она всего лишь ребенок. — не обратив внимание на перебившего его речь мужчину, продолжил Дмитрий. — Мне понадобится ваша помощь в погрузке, потом вы свободны идти или ехать, куда захотите. Или остаться здесь.
Люди зашумели, голоса явно оживились.
— Есть одно НО! — Дмитрий сделал акцент на последнем слове. — Говорю прямо, я вам не очень доверяю. Поэтому, пока я закончу дела наверху, вы посидите здесь. Освобожу всех, когда буду готов выезжать. Надеюсь, вы меня понимаете.
В этот раз гомон стал не таким радостным, как прежде, в голосах послышались нотки возмущения. Однако, Погожин оставался таким же хладно-беспристрастным. Развернувшись, он неторопливо пошел к выходу, прислушиваясь к происходящему за спиной. Никто не бросился ему вслед, хотя недовольные интонации никуда не делись.
— Хайль Штирлиц, хер Шульце! — издевательски поздоровался с очнувшимся и успевшим испугаться «фюрером». — Как голова, сильно болит? А у твоей стаи уже никакой головной боли! Советую не шуметь, в соседней комнате спит твоя племянница, незачем будить и пугать ребенка! Мигни, если понял!