Адмирал Ее Величества России
Шрифт:
Отдавая должную справедливость мужеству и самоотвержению защитников Севастополя, нельзя не сознаться, что эти доблестные качества отчасти возбуждались и поддерживались примером Нахимова. Будучи в продолжение осады произведен в адмиралы, он в приказе по Черноморскому флоту выразил уверенность, что Севастополь вскоре будет освобожден, и что тогда флот выйдет в море. Так писал он официально, но в действительности не имел надежды на счастливый исход осады и не скрывал своего убеждения.
Если кто-либо из моряков, утомленный тревожной жизнью на бастионах, заболев и выбившись из сил, просился хоть на время на отдых, Нахимов осыпал его упреками: «Как-с, вы хотите-с уйти с вашего поста-с, – говорил он, – вы должны умирать здесь; вы часовой-с, вам смены нет-с и не будет: мы все здесь
Когда начальник одного из бастионов, при посещении его части адмиралом, доложил ему, что англичане заложили батарею, которая будет поражать бастион в тыл, Нахимов отвечал: «Ну, что ж такое? Не беспокойтесь, мы все здесь останемся». Узнав о намерении главнокомандующего устроить мост на рейде, Павел Степанович, опасаясь, чтобы это не поселило в гарнизоне мысли об оставлении Севастополя, сказал И. П. Комаровскому: «Видали вы подлость? Готовят мост через бухту». – «Ни живым, ни мертвым отсюда не выйду-с», – повторял он – и сдержал слово.
Почти одновременно с кончиной Нахимова, английская армия понесла чувствительную потерю. 16 (28) июня скончался старый вождь ее, бывший сподвижник Веллингтона, лорд Раглан. Место его занял генерал-лейтенант Симпсон. Вскоре затем оставили армию генералы Броун и Пеннефазер. Начальство над Легкой дивизией принял Кодрингтон, над второй – Барнар, над четвертой – после Джона Кемпбеля, убитого на штурме 6 (18) июня, – Бентинк.
Впоследствии, когда Барнар был назначен начальником штаба английской армии, 7 (19) июля, командовал второю дивизией Маркгам. Из всех дивизий только в одной третьей остался прежний начальник Ингленд, да и тот в конце июля (в начале августа), передав команду Эйру, отправился в Англию. Многие из английских офицеров, по болезни или за ранами, также получили разрешение возвратиться в отечество и были заменены другими, прибывшими из Англии. […]
«Со смертью адмирала Нахимова, – говорит один из защитников Севастополя, – хотя не было никаких громких выражений печали, потому что тогда демонстрации еще не были в обыкновении, но всем чувствовалось, что недостает той объединяющей силы и той крепости убеждения в необходимости держаться до крайности. Хотя оставались еще весьма почтенные и уважаемые личности, но они не могли заменить Нахимова.
Тотлебен был сильно ранен; князь Васильчиков и Хрулев пользовались большою популярностью – первый более между офицерами, а последний и между офицерами, и между солдатами: но ни популярность эта, ни их значение и влияние не имели такой всеобщности, как влияние Нахимова». Как ни велико было одушевление защитников Севастополя, они были утомлены продолжительною, нескончаемою борьбою и поддерживались только чувством долга.
Сам Тотлебен пишет, что «обороняющимся упущено было самое дорогое время, которым гораздо лучше успел воспользоваться наш противник», и что «на всей линии от 3-го до 1-го бастиона, для противодействия осадным батареям, в шесть недель (с 29 июня [11 июля] по 5 [17] августа), было прибавлено только 11 орудий, между тем как атакующий возвел 8 батарей и поставил на них не менее 80 орудий, для действия по этой части оборонительной линии».
Один из участников обороны Севастополя писал: «Хотелось бы дожить скорее до зимы, чтоб отдохнуть немного душою. Постоянный бой, не прекращающийся ни днем, ни ночью, вечные бомбы и ядра, начинают действовать на нервы. Душа невольно жаждет покоя, отдыха, а тут впереди еще три месяца такого существования. Не трудно, что готов атаковать не только Федюхины горы, но самый ад, чтобы окончить это неестественное положение. Конечно, если б греки, вместо Ахиллеса, имели хоть одну 7-пудовую мортиру, то Троя не держалась бы и десяти дней…» [143] […].
143
Письмо
Провидению угодно было испытать нас новой тяжкою потерею: адмирал Нахимов, пораженный неприятельской пулею на Корниловском бастионе, сего числа скончался.
Не мы одни будем оплакивать потерю доблестного сослуживца, достойнейшего начальника, витязя без страха и упрека – вся Россия вместе с нами прольет слезы искреннего сожаления о кончине героя Синопского.
Моряки Черноморского флота! Он был свидетелем всех ваших доблестей, он умел ценить ваше несравненное самоотвержение, он разделял с вами все опасности, руководил вас на пути славы и победы.
Преждевременная смерть доблестного адмирала возлагает на нас обязанность дорогой ценой воздать неприятелю за понесенную нами потерю.
Каждый воин, стоящий на оборонительной линии Севастополя, жаждет, я несомненно уверен, исполнить этот священный долг; каждый матрос удесятерит усилия для славы русского оружия.
Нахимов ранен на Малаховом кургане в 6 1/2 часов, в 300-й день высадки в Крым.
28 июня, вторник, 267-й день бомбардирования. Нахимов в 5 часов выехал по обыкновению своему по линии, приехал на 3-й бастион говорить с Панфиловым, узнал о повреждениях и поехал на Малахов курган, где, высунувшись в полгруди, смотрел в пушку, несмотря на просьбы Керна и Перелешина; одна пуля провизжала и ударила в мешок, не успел он выговорить: «Как ловко стреляют», как упал смертельно раненный в голову и отвезен в бараки. Я приехал к нему в 9 часов, и он был безнадежен.
29 июня, среда, 268-й день бомбардирования. Я уехал от Нахимова в третьем часу ночи; он не приходил в себя ни на одну секунду и был безмолвен, кроме стонов и единожды сказанного «Боже мой». Рана его смертельная; пуля прошла выше брови насквозь и тронула мозг. Доктора сказали, что он положительно без всякой надежды, кроме одного чуда. Да, эта потеря в настоящую минуту чрезвычайно чувствительна и важна!
Он имел большое влияние на моряков, и его объезды по бастионам необыкновенно как воодушевляли людей. Не только матросы, за которых он стоял всегда горой, но и солдаты встречали его всегда с восторгом, называя его утешителем. Конечно, ему следовало беречься, зная, что в настоящую минуту весь флот Черноморский на его руках, зная, что его влияние на Горчакова весьма велико и что в. кн. Константин Николаевич по расположению к нему может сделать многое полезное для героев моряков.
Сколько раз ему говорил я, что жизнь начальника несравненно полезнее отечеству, чем смерть, и поэтому первый долг великого гражданина, зная и чувствуя о пользе, которую может принести собою, должно быть желание сохранить себя, с мыслью быть полезным, служить Отечеству; есть моменты, когда начальник должен показать пример храбрости и самоотвержения, но не подставлять без всякой нужды свою голову шальной пуле.