Адмирал Империи – 36
Шрифт:
На флагмане балтийцев взревела боевая тревога. Пронзительный вой сирен, лихорадочные доклады офицеров, испуганные крики — все смешалось в какофонию звуков. Мостик сотрясался от ударов и взрывов, по экранам пробегала рябь помех. Карл Карлович, побелевший от гнева, вцепился в подлокотники кресла. Лицо его исказила гримаса ярости.
— Вот значит, какова цена твоего слова, мерзавец?! — воскликнул он, обращаясь к своему оппоненту по видеосвязи. Голос его срывался от бешенства. — Дать обещание и затем ударить в спину — это девиз твоей семьи! Будь ты проклят, подлый
На экране возникло надменное лицо Шереметева. Граф улыбался — холодно и жестко, в глазах его плясало торжество.
— Ничего личного, Карлуша, просто выполняю приказ, — усмехнулся в ответ на это Глеб Александрович. В его голосе звучали издевательские нотки. — Мне нет особого дела до твоих разногласий с Птолемеем, но тот документ, который ты присвоил, не должен находиться у тебя. Так что извини, придется взять его силой.
Юзефович задохнулся от возмущения. Он и представить не мог такого вероломства.
— Ты уверен, что завещание у меня и что именно это завещание настоящее?! — выкрикнул он в экран.
Шереметев кивнул с видом полной убежденности.
— Без сомнений, — произнес он веско. — Лишь обладание таким весомым документом позволило тебе — постоянно пресмыкающемуся и лижущему сапоги вышестоящего начальства, так смело пойти на обострение конфликта с самим первым министром.
Граф сделал паузу, словно задумавшись о чем-то, а затем добавил почти благодушно:
— Причем, заметь, я тебя абсолютно не обвиняю в том, что ты присвоил завещание — многие поступили бы так же, слишком большие возможности таит оно в себе.
Последняя фраза, сказанная таким покровительственным тоном, окончательно взбесила Юзефовича.
— Что-то мне сейчас подсказывает, что ты и сам не прочь подержать в руках данный документ, — зло усмехнулся адмирал командующий Балтийским космофлотом, яростно сверкая глазами. Он уже не пытался скрыть свою ненависть к Шереметеву, она плескалась в каждом слове, в каждом жесте. — Признайся, граф, тебя ведь снедает зависть? Ты бы все отдал, чтобы заполучить это завещание и ту власть, которую оно дает!
Карл Карлович подался вперед, словно желая дотянуться до экрана и схватить своего врага за горло. Но Шереметев лишь рассмеялся в ответ — холодно и презрительно. Казалось, ярость Юзефовича лишь забавляет его, доставляет какое-то извращенное удовольствие.
— Ты очень проницателен, Карлуша, несмотря на то, что глуп и несдержан! — воскликнул он, и в голосе его прозвучали нотки снисходительного превосходства. — Да, признаю, я бы не отказался владеть этим документом. Но в отличие от тебя, я достаточно умен, чтобы добиться своего более тонкими методами.
С этими словами граф небрежным жестом отдал приказ кораблям двух своих дивизий выйти на линию атаки. Он явно не собирался тратить время на пустые разговоры. Его цель была ясна — заполучить завещание любой ценой. И ценой этой, похоже, должна была стать гибель балтийских экипажей.
Юзефович прекрасно понимал всю опасность ситуации. Его флот, с тактической стороны максимально ослабленный внезапным нападением, не мог дать полноценный
— Тогда тебе придется отнять его у меня силой! — прорычал Карл Карлович, одновременно стараясь как можно скорей отдать необходимые распоряжения своим капитанам перестаиваться в оборонительную «сферу». В голосе его звучал вызов, почти обреченность. Он знал, что шансы на победу в такой ситуации у него ничтожно малы.
Однако Шереметев был готов к такому повороту. То, что произошло дальше, можно было назвать избиением, но никак не сражением. Два практически равных по своей численности флота столкнулись друг с другом на маленьком пятачке пространства. У Юзефовича оказалось чуть больше вымпелов, но все они еще не успели восстановить мощности после предыдущего прыжка и от этого не могли в полную силу противостоять атаке «тихоокеанцев». Измотанные и дезориентированные внезапным нападением, «балтийцы» не могли оказать достойного сопротивления.
Уловка графа удалась. Корабли Шереметева, пользуясь замешательством противника, смогли быстро выстроиться в идеальные боевые порядки и обрушиться всей своей мощью на разрозненные ряды «балтийцев». Огонь велся сразу с двух направлений, не давая врагу ни малейшей передышки, ни единого шанса на перегруппировку.
Юзефовичу и его капитанам попросту не хватило времени, чтобы восстановиться, а после перестроиться в оборонительное «каре». Каждая дивизия пыталась сражаться самостоятельно, вне единого строя, и в результате этого очень быстро терпела неудачу под напором превосходящих сил противника и рассыпалась по пространству, теряя корабль за кораблем.
Это было страшное зрелище. Линкоры и крейсера балтийцев, окутанные пламенем взрывов, вспарывали космическую тьму обломками своих корпусов. Их беспорядочный огонь не причинял тихоокеанцам серьезного урона, а вот ответные залпы граф Шереметева раз за разом попадали в цель. Он громил врага с методичностью и безжалостностью хорошо отлаженной машины, не оставляя ему даже призрачных надежд на спасение.
Корабли Балтийского флота не могли долго сдерживать столь мощный удар и начали отступать. Карл Карлович метался по мостику своего флагмана, срывая голос в попытках воодушевить подчиненных, переломить ход сражения. Но его приказы тонули в какофонии взрывов и предсмертных криков, а силы таяли с пугающей быстротой.
Как ни старался адмирал Юзефович собрать свои корабли воедино, у него ничего из этого не получилось. Его эскадра, потрепанная и дезорганизованная, рассыпалась на глазах, словно гнилое полотно под ударами стальных кулаков. Надежда на победу сменилась отчаянием, а отчаяние — паническим страхом.
И тогда Карл Карлович, осознав всю безнадежность ситуации, решился на отступление. Оставив в секторе сражения заслон из десятка наиболее боеспособных кораблей, он вырвался на оперативный простор и увел остатки своего космофлота в подпространство, спасаясь бегством от неминуемого разгрома.