Адольф
Шрифт:
Я предполагалъ обойти наблюдателемъ холоднымъ и безпристрастнымъ весь очеркъ характера и ума ея; но мн казалось, что каждое слово ея было облечено невыразимою прелестью. Намреніе ей понравиться влагало въ жизнь мою новое побужденіе, одушевляло мое существованіе необычайнымъ образомъ. Я приписывалъ прелести ея сіе дйствіе почти волшебное: я полне насладился бы онымъ безъ обязательства, связавшаго меня передъ моимъ самолюбіемъ. Сіе самолюбіе было третьимъ между Элеонорою и мною; я почиталъ себя какъ бы вынужденнымъ идти скоре къ цли, себ предположенной и потому не предавался безъ оглядки впечатлніямъ своимъ. Я былъ въ нетерпніи объясниться. Ибо казалось мн, что для успха стоило только мн открыться. Я не думалъ, что люблю Элеонору, но уже не могъ бы
Однако же застнчивость непобдимая меня удерживала. Вс мои рчи прилипали въ языку моему, или договаривались совсмъ не такъ, какъ я предполагалъ. Я боролся внутренно и негодовалъ на самого себя.
Я прибгнулъ наконецъ къ умствованію, которое могло бы вывести меня съ честью въ собственныхъ глазахъ изъ сей томительной распри. Я сказалъ себ, что не должно ничего торопить, что Элеонора не довольно приготовлена въ признанію, которое я замышлялъ, и что лучше помедлить. Почти всегда, когда хотимъ быть въ ладу съ собою, мы обращаемъ въ разсчеты и правило свое безсиліе и свои недостатки. Такая уловка въ насъ довольствуетъ ту половину, которая, такъ сказать, есть зритель другой.
Сіе положеніе длилось. Съ каждымъ днемъ назначалъ я завтра срокомъ непремннымъ для признанія ршительнаго, и завтра было тоже, что наканун. Застнчивость покидала меня, какъ скоро я удалялся отъ Элеоноры; тогда опять принимался я за свои искусныя предначертанія и глубокія соображенія. Но едва приближался къ ней, я снова чувствовалъ трепетъ и замшательство. Кто сталъ бы читать въ сердц моемъ въ ея отсутствіи, тотъ почелъ бы меня соблазнителемъ холоднымъ и мало чувствительнымъ. Но кто увидлъ бы меня близъ нея, тотъ призналъ бы меня за любовнаго новичка, смятеннаго и страстнаго. И то и другое сужденіе было бы ошибочно: нтъ совершеннаго единства въ человк, и почти никогда не бываетъ никто ни совсмъ чистосердечнымъ, ни совсмъ криводушнымъ.
Убжденный сими повторенными опытами, что никогда не осмлюсь открыться Элеонор, ршился я писать ей. Графъ П… былъ въ отлучк. Боренія мои съ собственнымъ характеромъ, досада, что не удалось мн переломить его, невдніе объ успх моего покушенія отразились въ моемъ письм волненіемъ, очень похожимъ на любовь. Между тмъ разгоряченный собственнымъ моимъ слогомъ, я ощущалъ въ себ, оканчивая письмо, нкоторое дйствіе той страсти, которую старался выразить со всевозможною силою.
Элеонора увидла въ письм моемъ то, что надлежало видть: порывъ минутный человка десятью годами ея моложе, котораго сердце растворилось чувствомъ, ему еще неизвстнымъ, и боле достойнаго жалости, нежели гнва. Она отвчала мн съ кротостью, дала мн совты благосклонные, предложила мн дружбу искреннюю, но объявила, что до возвращенія графа П… она принимать меня не можетъ.
Сей отвтъ переворотилъ мн душу. Мое воображеніе, раздраженное препятствіемъ, овладло всмъ моимъ существованіемъ. Любовь, которою за часъ передъ тмъ я самохвально лукавилъ, казалось, господствовала во мн съ изступленіемъ. Я побжалъ къ Элеонор: мн сказали, что ея нтъ дома. Я написалъ ей, умолялъ ее согласиться на послднее свиданіе; я изобразилъ ей въ болзненныхъ выраженіяхъ мое отчаяніе, бдственные замыслы, на которые меня осуждаетъ ея жестокое ршеніе. Большую часть дня ожидалъ я напрасно отвта. Я усмирялъ свое неизъяснимое страданіе, повторялъ себ, что завтра отважусь на все для свиданія и для объясненія съ Элеонорою. Вечеромъ мн принесли нсколько словъ отъ нея. Они были ласковы. Мн сдавалось, что въ нихъ отзывается впечатлніе сожалнія и грусти; но она упорствовала въ своемъ ршеніи и говорила, что оно непоколебимо. Я снова явился къ ней въ домъ на другой день. Она выхала въ деревню, и люди не знали, куда именно. Они даже не имли никакого средства пересылать къ ней письма.
Я долго стоялъ недвижимъ у дверей, не придумывая никакой возможности отыскать ее. Я самъ дивился
Сіе увреніе меня успокоило: я чувствовалъ, что скорбь моя усмиряется. Въ первый разъ съ отъзда Элеоноры я могъ свободно перевести дыханіе. Возвращеніе ея не послдовало такъ скоро, какъ надялся графъ П… Но я принялся за свою вседневную жизнь, и тоска меня удручавшая, начинала мало по малу разсяваться, когда, по истеченіи мсяца, графъ П… прислалъ мн сказать, что Элеонора должна пріхать вечеромъ. Ему было дорого сохранить ей въ обществ мсто, на которое по характеру своему имла она право, и котораго, казалось, лишена была положеніемъ своимъ: для сего ко дню прізда пригласилъ онъ къ себ на ужинъ родственницъ и пріятельницъ своихъ, согласившихся на знакомство съ Элеонорою.
Мои воспоминанія мн явились снова, сперва смутно, потомъ живе. Мое самолюбіе къ нимъ пристало: я былъ разстроенъ, уничиженъ встрчею съ женщиной, поступившей со мною, какъ съ ребенкомъ. Мн мечталось заране, будто, свидясь со мною, она улыбалась отъ мысли, что кратковременное отсутствіе усмирило пылъ молодой головы: и я угадывалъ въ этой улыбк слдъ какого-то презрнія ко мн. Постепенно чувствованія мои пробуждались. Въ тотъ самый день всталъ я, не помышляя боле объ Элеонор. Черезъ часъ посл извстія о ея прізд, образъ ея носился передо мною, владычествовалъ надъ моимъ сердцемъ, и меня била лихорадка отъ страха, что ее не увижу.
Я просидлъ дома весь день и, такъ сказать, хоронился; дрожалъ, что малйшее движеніе предупредитъ нашу встрчу. Ничего однако же не было естественне, врне: но я желалъ ея съ такимъ жаромъ, что она вязалась мн невозможною. Мучась отъ нетерпнія, безпрестанно смотрлъ на часы; открывалъ окно — мн было душно. Кровь моя палила меня, струясь въ моихъ жилахъ.
Наконецъ, услышалъ я, что пробилъ часъ, въ который должно мн было хать къ графу. Мое нетерпніе перешло вдругъ въ робость; я одвался медленно, я уже не спшилъ пріхать. Такой страхъ, что ожиданіе мое будетъ обмануто, такое сильное чувство горести, мн, можетъ быть, угрожающей, овладли мною, что я согласился бы охотно все отсрочить.
Было уже довольно поздно, когда я вошелъ въ гостиную графа П… Я увидлъ Элеонору, сидвшую во глубин комнаты. Я не смлъ подойти; мн казалось, что вс уставили глаза свои на меня. Я спрятался въ углу гостиной за мущинами, которые разговаривали. Оттуда я всматривался въ Элеонору: мн показалось, что она нсколько измнилась, была блдне обыкновеннаго. Графъ отыскалъ меня въ убжищ, въ которомъ я какъ будто притаился, подошелъ ко мн, взялъ за руку и подвелъ къ Элеонор. Представляю вамъ, сказалъ онъ ей, смясь, того, который боле всхъ другихъ былъ пораженъ нечаяннымъ вашимъ отъздомъ. Элеонора говорила съ женщиною, сидвшею съ нею рядомъ. Она меня увидла, и слова ея замерли на язык; она совершенно смшалась; я самъ былъ очень разстроенъ.