Адольф
Шрифт:
Насъ могли услышать; я обратился въ Элеонор съ незначущими вопросами. Мы приняли оба наружность спокойствія. Доложили объ ужин; я подалъ Элеонор руку, отъ которой она не могла отказаться. Если вы не общаете мн, сказалъ я, ведя ее къ столу, принять меня въ себ завтра въ одиннадцать часовъ, я сей часъ ду, покидаю отечество мое, семейство родителей, расторгаю вс связи, отказываюсь отъ всхъ обязанностей, и куда бы ни было, пойду искать конца жизни, которую вамъ весело отравить. Адольфъ! отвчала она, и запиналась. Я показалъ движеніемъ, что удаляюсь. Не знаю, что мои черты обнаружили, но я никогда не испытывалъ подобнаго сотрясенія.
Элеонора взглянула на меня: ужасъ, смшанный съ нжнымъ участіемъ, изобразился на лиц ея. Приму васъ завтра, сказала она мн, но умоляю васъ… За нами слдовали многіе; она не могла договорить. Я прижалъ
Мн хотлось-было ссть возл Элеоноры, но хозяинъ дома распорядилъ иначе: я слъ почти противъ нея. Въ начал ужина она была задумчива. Когда рчь обращалась къ ней, она отвчала привтливо; но вскор впадала въ разсянность. Одна изъ пріятельницъ, пораженная ея молчаливостью и уныніемъ, спросила ее: не больна ли она? Я не хорошо себя чувствовала въ послднее время, отвчала она, и теперь еще очень разстроена. Я домогался произвести въ ум Элеоноры впечатлніе пріятное; мн хотлось показывать себя любезнымъ и остроумнымъ, расположить ее въ мою пользу и приготовить къ свиданію, которое она мн общала. Я такимъ образомъ испытывалъ тысячу средствъ привлечь вниманіе ея. Я наводилъ разговоръ на предметы для нея занимательные: сосды наши вмшались въ рчь; я былъ вдохновенъ ея присутствіемъ: я добился до вниманія ея, увидлъ ея улыбку. Я такъ этому обрадовался; взгляды мои выразили такую признательность, что она была ими тронута. Грусть ея и задумчивость разсялись: она уже не противилась тайной прелести, разливаемой по душ ея свидтельствомъ блаженства, которымъ я былъ ей обязанъ; и когда мы вышли изъ-за стола, сердца наши были въ сочувствія, какъ будто никогда мы не были рознь другъ съ другомъ. Вы видите, сказалъ я ей, подавъ руку вести обратно въ гостиную, какъ легко располагаете вы всмъ моимъ бытіемъ: за какую же вину вы съ такимъ удовольствіемъ его терзаете?
Глава третія
Я провелъ ночь въ безсонниц. Уже въ душ моей не было мста ни разсчетамъ, ни соображеніямъ; я признавалъ себя влюбленнымъ добросовстно, истинно. Я побуждаемъ былъ уже не желаніемъ успха; потребность видть ту, которую любилъ, наслаждаться присутствіемъ ея, владла мною исключительно. Пробило одиннадцать часовъ. Я поспшилъ къ Элеонор; она меня ожидала. Она хотла говорить: я просилъ ее меня выслушать; я слъ возл нея, ибо съ трудомъ могъ стоять на ногахъ; я продолжалъ слдующимъ образомъ, хотя впрочемъ и бывалъ вынуждаемъ прерывать свои рчи.
Не прихожу прекословить приговору, вами произнесенному; не прихожу отречься отъ признанія, которое могло васъ обидть: напрасно хотлъ бы я того. Любовь, вами отвергаемая, несокрушима. Самое напряженіе, которымъ одолваю себя, чтобы говорить съ вами нсколько спокойно, есть свидтельство силы чувства, для васъ оскорбительнаго. Но я не съ тмъ просилъ васъ меня выслушать, чтобы подтвердить вамъ выраженіе нжности моей; напротивъ прошу васъ забыть о ней, принимать меня по-прежнему, удалить воспоминаніи о минут изступленія, не наказывать меня за то, что вы знаете тайну, которую долженъ былъ заключить я во глубин души моей. Вамъ извстно мое положеніе, сей характеръ, который почитаютъ страннымъ и дикимъ, сіе сердце, чуждое всхъ побужденій свта, одинокое посреди людей и однако же страдающее отъ одиночества, на которое оно осуждено. Ваша дружба меня поддерживала. Безъ этой дружбы я жить не могу. Я привыкъ васъ видть, вы дали возникнуть и созрть сей сладостной привычк. Чмъ заслужилъ я лишеніе сей единственной отрады бытія, столь горестнаго и столь мрачнаго? Я ужасно несчастливъ: я уже не имю достаточной бодрости для перенесенія столь продолжительнаго несчастія; я ничего не надюсь, ничего не прошу, хочу только васъ видть; но мн необходимо васъ видть, если я долженъ жить.
Элеонора хранила молчаніе. Чего страшитесь? продолжалъ я. Чего требую? Того, въ чемъ вы не отказываете всмъ равнодушнымъ и постороннимъ. Свтъ ли устрашаетъ васъ? Свтъ, погруженный въ свои торжественныя ребячества, не будетъ читать въ сердц, подобномъ моему. Какъ не быть мн осторожнымъ? Не о жизни ли моей идетъ дло? Элеонора, склонитесь на мое моленіе, и для васъ оно будетъ не безъ сладости. Вы найдете нкоторую прелесть быть любимою такимъ образомъ, видть меня при себ занятымъ одною вами, живущимъ для васъ одной, вамъ обязаннымъ за вс ощущенія блаженства, на которыя я еще способенъ, отторгнутымъ присутствіемъ вашимъ отъ страданія и отчаянія.
Я долго продолжалъ такимъ образомъ, опровергая
Элеонора была растрогана. Она предписала мн нсколько условій. Согласилась видть меня, только, рдко, посреди многолюднаго общества и подъ обязательствомъ никогда не говорить ей о любви. Я общалъ все, чего она хотла. Мы оба были довольны: я тмъ, что вновь пріобрлъ благо, почти утраченное; она тмъ, что видла себя равно великодушною, нжною и осторожною.
Съ другаго же дня воспользовался я полученнымъ позволеніемъ. Вс слдующіе дни длалъ тоже. Элеонора уже не помышляла о необходимости, чтобъ не часто повторялись посщенія мои: вскор ей казалось совершенно естественнымъ видть меня ежедневно. Десять лтъ врности внушили Графу П… довренность неограниченную. Онъ давалъ Элеонор полную свободу. Боровшись съ мнніемъ, хотвшимъ исключить любовницу его изъ общества, къ которому самъ былъ призванъ, онъ радовался, видя, что кругъ знакомства Элеоноры размножается: домъ его, наполненный гостями, свидтельствовалъ ему о побд надъ мнніемъ.
При вход моемъ я замтилъ во взорахъ Элеоноры выраженіе удовольствія. Когда разговоръ былъ по ней, глаза ея невольно обращались на меня. При разсказ занимательномъ, она призывала меня слушать; но она никогда не бывала одна. Цлые вечера проходили такъ, что мн едва удавалось сказать ей съ глазу на глазъ нсколько словъ незначительныхъ или перерываемыхъ. Вскор такое принужденіе начало меня раздражать. Я сталъ мраченъ, молчаливъ, неровенъ въ обхожденіи, язвителенъ въ моихъ рчахъ. Едва могъ я воздерживать себя, когда видлъ, что другіе говорятъ наедин съ Элеонорой. Я круто прерывалъ сіи разговоры. Мн дла не было, оскорбятся ли тмъ или нтъ, и я не всегда былъ удерживаемъ опасеніемъ повредить Элеонор. Она жаловалась мн на эту перемну. Чтожъ длать? отвчалъ я ей съ нетерпніемъ. Вы безъ сомннія думаете, что многое для меня сдлали: я вынужденъ сказать вамъ, что вы ошибаетесь. Я вовсе не постигаю новаго образа жизни вашей. Прежде вы жили уединенно; вы убгали общества утомительнаго; вы устранялись отъ этихъ вчныхъ разговоровъ, продолжающихся именно потому, что ихъ никогда начинать бы не надлежало. Нын ваши двери настежъ для всего міра. Подумаешь, что, умоляя васъ принимать меня, я не одному себ, но и цлой вселенной выпросилъ ту же милость. Признаюсь, видя васъ нкогда столь осторожною, не думалъ я увидть васъ столь втренною.
Я разсмотрлъ въ чертахъ Элеоноры впечатлніе гнва и грусти. Милая Элеонора, сказалъ ей тотчасъ, умряя себя, разв я не заслуживаю быть отличенъ отъ тысячи докучниковъ, васъ обступающихъ? Дружба не иметъ ли своихъ тайнъ? Не подозрительна ли и не робка ли она посреди шума и толпы?
Элеонора, оставаясь непреклонною, боялась повторенія неосторожностей, которыя пугали ее на себя и за меня. Мысль о разрыв уже не имла доступа къ ея сердцу: она согласилась видть иногда меня наедин.
Тогда поспшно измнились строгія правила, мн предписанныя. Она мн позволила живописать ей любовь мою; она постепенно свыклась съ этимъ языкомъ: скоро призналась, что она меня любитъ.
Нсколько часовъ лежалъ я у ногъ ея, называя себя благополучнйшимъ изъ смертныхъ, расточая ей тысячу увреній въ нжности, въ преданности и въ уваженіи вчномъ. Она разсказала мн, что выстрадала, испытывая удалиться отъ меня; сколько разъ надялась, что угадаю ея убжище вопреки ея стараніямъ; какъ малйшій шумъ, поражавшій слухъ ея, казался ей встью моего прізда; какое смятеніе, какую радость, какую робость ощутила она, увидвъ меня снова; съ какою недоврчивостью къ себ, чтобы склонность сердца своего примирить съ осторожностью, предалась она разсянности свта и стала искать толпы, которой прежде избгала. Я заставлялъ ее повторять малйшія подробности, и сія повсть нсколькихъ недль казалась намъ повстью цлой жизни. Любовь какимъ-то волшебствомъ добавляетъ недостатокъ продолжительныхъ воспоминаній. Всмъ другимъ привязанностямъ нужно минувшее. Любовь, по мгновенному очарованію, создаетъ минувшее, коимъ насъ окружаетъ. Она даетъ намъ, такъ сказать, тайное сознаніе, что мы многіе годы прожили съ существенъ еще недавно намъ чуждымъ. Любовь — одна точка свтозарная, но, кажется, поглощаетъ все время. За нсколько дней не было ея, скоро ея не будетъ; но пока есть она, разливаетъ свое сіяніе на эпоху прежде-бывшую и на слдующую за нею.