Адвокат вольного города 12
Шрифт:
— Помню, — привычно соврал я.
Ну, то есть, что мы такую аферу с его племянником запилили, я не забыл. Там была отнята недвижимость, от продажи которой мне полагалась доля. Сам прокурор технично понизил эту долю во время судьбоносного Совета Владетелей. Но отслеживать судьбу этого дела я перестал совершенно.
— Я хочу его передать Вам. Из рук в руки. Но не своими руками, а послать доверенного человека.
— Ну хорошо. Самолёты летают регулярно, скажите кто и его посадят, привезут, разместят, покормят.
—
— Что?
— Не его. Её. И это моя вторая просьба.
Я моргнул от того, что Фёдор Иванович гасил свет в салоне, недвусмысленно намекая, чтобы я тоже валил, потому что он самолёт скрупулёзно запирал, в отличие от самонадеянного итальянца де Мантичелло.
Вышел на воздух, помахав пилоту на прощание.
— Так что там за вторая просьба, Павел Андреевич? Для Вас всё, что угодно.
— Это приятно, приятно. И всё же я перечислю свои аргументы.
— Слушаю.
— У Вас в Кустовом остались бизнесы и интересы. По моим ощущениям, Ваше пребывание сократилось в нашем городе до минимума. И всё же Вы не продали статус и земли.
— А что, разве статус можно продать?
— А Вы думаете, как в Кустовом появились англичане и поляки? Статус можно продать, но я призываю Вас этого не делать. В том числе ради сохранения баланса сил. Только ведь всё уложилось.
— Ну, хорошо. Я и не собирался. К чему Вы тогда про статус?
— У Вас осталась доля в нефтяном бизнесе, медном, транспорт водного типа, прииск с китайцами, бизнес-центр, земли, недвижимость, которую Вы сдаёте в аренду, пара особняков, фирма по торговле на бирже, плюс посольство, но оно пользуется дипломатической неприкосновенностью.
— Вы очень хорошо осведомлены, — прокурор города скрупулёзно перечислял мои откровенно уязвимые места.
— Вы за все эти бизнесы не переживайте, я присмотрю, никто не обидит.
До того, как он это сказал, я и не переживал.
— Как скажете. Мне стало спокойнее, — это была ложь, его слова меня здорово напрягли.
— Но, соответственно, у меня к Вам, Аркадий, просьба.
— Весь внимание.
— Я направляю Вам свою ученицу, Колонкову Ангелину Родионовну. В порядке перевода с повышением. Я сейчас объясню.
— Да-да, слушаю.
— Вы формируете органы власти своей республики? Пардон, каганата, монархии?
— Есть такое дело. Война повлияла на события, но мы это делаем.
— Вот я рекомендую и прошу Вас принять на должность прокурора каганата и города Николай, он же так называется?
— Да.
— Колонкову. Она же везёт Вам запечатанный пакет с деньгами. Что внутри, она не знает. Мне будет приятно, что моя протеже станет у вас прокурором. Вы с ней знакомы лично, вели дела, она у нас отличается кристальной честностью и уважением к закону.
Кажется, я начал что-то понимать. В отличие от других работников прокуратуры, она реально верила в закон и была честной как идеалист.
Она
— Знаете, если такой уважаемый человек, как Павел Андреевич так говорит, то я соглашусь.
— Вот и ладненько.
— Предупрежу французов.
— Она будет с вещами. Всё же у девушки переезд. Вы уж встретьте, разместите. Уважьте меня.
Я, несмотря на то, что собеседник меня не видел, кивнул.
Это Губачинский ловко придумал. Наверное, она что-то как прокурорский работник нарыла не то, что надо. Он её перекидывает ко мне под благовидным предлогом, в результате у него знакомый генпрокурор и одним излишне честным человеком в прокуратуре меньше.
— Всё сделаю и доложусь.
— Спасибо. Тогда до связи.
Я выдохнул. Вот оно как. Ладно, мне надо готовиться к судебному. Для этого, как ни странно, пришлось катить в Патронный завод и ловить Игоря, подписывать доверенность, после чего перечитывать, что мне там англичане выкатили.
— Всем встать, суд идёт!
Судья Митрофанов прошествовал в зал заседаний, шурша полами мантии, как хищная птица перьями крыльев.
Он встал «на позицию», то есть за свой стол и осмотрелся.
— Слушается дело по иску Королевского завода стрелкового оружия «Энфилд» из Соединенного королевства, Лондон… к Патронному заводу в городе Николай о нарушении патентных прав. Прошу садиться.
От англичан было сразу трое представителей, которые поблёскивали в мою сторону очками и строили самоуверенные выражения лиц.
Набирали как из команды «Умники и умницы». Хотя один, с надменной неискренней улыбкой выделялся иностранной бледностью.
— Дело слушается в составе судьи Митрофанова, при секретаре Сазоновой. Отводы?
— Доверяем, отводов нет, — я был один, но говорил про себя многозначительное «мы».
Британская делегация тоже что-то проблеяла.
— Так, что там у нас по явке? От гостей из-за Ла-Манша у нас господин Яков Кнашевский, Иссак Ананьевич Берштейн и сэр Уильям Бэрри Ронстайн. Всех перечислил? Встаньте, пожалуйста.
Они послушно встали.
— Как добрались?
— Ээээ. Что?
— Языками не владеете? — с жалостью спросил судья. — Я могу из школы напротив привести вам учительницу английского, если переводчик нужен. Но учтите, Марфа Галактионовна будет вас ругать за произношение и неверное спряжение. Наверняка. Она у нас женщина учёная, но строгая. Она даже меня будет ругать.
— Нет, мы все говорим по-русски, — поправив очки, заговорил Кнашевский, — Разрешите пояснение? Это наш коллега непосредственно из Лондона, а мы двое — выдающиеся московские адвокаты.