Аджимушкай
Шрифт:
Беру газету. Внимание привлекает заголовок "По фашистскому самолету из ручного пулемета". Читаю вслух:
– "Рота совершала марш. Неожиданно в воздухе появились вражеские самолеты. Командир отделения Захар Шапкин, пренебрегая смертельной опасностью, смело открыл из ручного пулемета уничтожающий огонь по воздушному врагу. Вокруг рвались бомбы. Но мужественный боец продолжал единоборство с фашистскими стервятниками да тех пор, пока самолеты врага не были отогнаны, Командир роты объявил Шапкину благодарность. А недавно за новые ратные дела Шапкина назначили командовать взводом. Однополчане горячо поздравили мужественного бойца и пожелали новых
Красноармеец К. Беленький".
– Написал все же, - говорит Кувалдин.
– Надо поздравить старшего сержанта.
– Обязательно, - соглашается Чупрахин, открывая термос с горячими пахучими щами.
Вбегает Беленький. Он шепотом сообщает!
– Только вам, по секрету, смотрите - никому... Через два дня в бой, туда, - он показывает на оконце и тянет; - Де-ла-а! Пришла пора желанная, пришла...
– Писать будешь о нас?
– спокойно, без тени иронии спрашивает Чупрахин, набивая рот гречневой кашей.
– Пиши, Кирилка, пиши. Ты теперь там, в верхах, при командире, тебе виднее...
– Да нет, товарищи, - поясняет Беленький.
– Я же, как и все, пойду вместе со взводом. В штабе временно работал. Оно, конечно, - переходит на шепот.
– С одной стороны, если бы кто-нибудь из вас сказал политруку обо мне: так, мол, и так, газетчик; с другой стороны, нельзя ли его как-то зачислить ну, скажем, в медсанбат, пусть освещает нашу боевую жизнь. А самому неудобно об этом говорить.
– Конечно, - соглашается Чупрахин и трясет газетой.
– Читали, как ты тут о взводном написал. Радуйся, философ, в люди выходишь. И выйдешь, если тебя волной с палубы не сшибет.
– Так бывает?
– интересуется Беленький.
– Нет, серьезно, Иван? Я никогда не бывал на море. Первый раз в жизни придется...
За окном поднимается ветер. Он гудит протяжно, с надрывом. Чупрахин успокаивает Беленького:
– Ничего, Кирилка, море как море. Перепрыгнешь. Только зайцы боятся воды.
– 5
Завтра во взаимодействии с моряками Черноморского флота и Азовской флотилии пойдем на штурм Керченского полуострова. Только что закончилось открытое партийное собрание собрание, В нашей разведроте - восемь коммунистов и пятнадцать комсомольцев. Почти все выступили в прениях. Чупрахин говорил, что он будет разминировать фрицев аккуратно, без лишнего шума, но так, что от страха закрутятся в гробу ихние большие и маленькие фридрихи и кайзеры, а Гитлера по этой же причине хватит падучая болезнь.
Кувалдин, как всегда, был немногословен. Теребя в руках шапку, он пробасил:
– Как командир первого отделения приказываю всем быть в первых рядах. А остальное я доскажу в бою автоматом и гранатой. Фашист, он такой язык понимает лучше.
С подъемом произнес речь Беленький. Говорил он долго, делая большие отступления "в глубь веков". От усердия у него нос покрылся обильным потом. Закончил призывом бить германца по-шапкински, не зная страха. Сам Шапкин не выступал. Он только с места заявил:
– Я человек беспартийный. Но свой голос присоединяю к словам коммунистов и комсомольцев.
Решение было коротким. Его зачитал политрук:
– "Мы, коммунисты и комсомольцы, бойцы и командиры разведроты, заверяем советский народ, родную партию в том, что без страха и колебания идем на штурм Керченского полуострова и, чего бы это нам ни стоило, с честью будем сражаться за полное освобождение советского солнечного Крыма от фашистской оккупации. Всем коммунистам и комсомольцам быть в первых рядах, штыком, огнем автомата и гранатой бить гитлеровцев
Потом пели "Интернационал". Его подхватила в стороне соседняя рота. И песня покатилась по всей окрестности. Пели артиллеристы, саперы, моряки, танкисты, пели авиаторы в капонирах полевого аэродрома.
Звуки гимна и сейчас еще продолжают звучать в ушах. Беленький готовит корреспонденцию о прошедшем собрании. Кирилл уже не раз бегал к политруку, и, кажется, Правдин сказал ему: "Пиши - отошлем". Теперь Беленький всем нам не дает покоя: требует, чтобы выслушали начало, или, как он говорит, запевку к статье. Это начало он дополняет и изменяет через каждую минуту и сразу же после этого просит послушать. Больше всех достается Егору: он коммунист, и ему нельзя отказать в просьбе Беленькому, но Кувалдин на слова удивительно туг, ему легче отрыть окоп в полный профиль, чем на глазах у людей произнести десяток слов.
Кирилл хватается за голову и начинает отчаянно тереть виски. Он всегда так делает перед чтением своих корреспонденции. Кое-кто пытается выскочить из землянки. Но Беленький спешит загородить собой выход:
– Товарищи, дело общественное, я, собственно, для вас же стараюсь.
– Ведь слышали же!
– говорит Мухин. Беленький уходит. Мухин тут же начинает вспоминать, как первый раз прыгнул с причала в воду и удивился: очень холодная.
– Неженка!
– режет Чупрахин.
– Лично я с детства привычный к холодной воде. Когда мне было двенадцать лет, один дружок посоветовал обливаться холодной водой. Говорит: "Ты, Ванька, хилый, полезай в колодец и закаляй организм".
– "Как же туда полезу?" - спрашиваю. Отвечает: "Пара пустяков! Садись в ведро, я тебя спущу". Согласился, дурак. Дело было вечером. Опустил и кричит: "Ванька, поболтайся там маленько, я отнесу воды домой!" Понес и забыл про меня, подлец. Сижу, совсем окоченел. И кричать боюсь - отец выпорет. И сам выбраться не могу. "Ну, думаю, пропала моя организма!" К счастью, в это время у колодца остановились старик со старухой лошадей напоить. Опустили ведро. Я, конечно, сел в него и молча держусь за цепь, боюсь слово произнести: как бы дед с испугу вновь не окунул. Только начал приближаться к срубу, как прыгну - и уцепился за край сруба. Старик как заорет: "Свят, свят, свят! Водяной!" Старуха - в обморок. Кони рванули в сторону. Беда-а...
– И ты проснулся?
– замечает кто-то.
– Это правда. Потом отец так закалил мне ремнем одно место, что месяц не мог сесть. Ел стоя.
Бойцы смеются. Чупрахин, довольный своим рассказом, хитровато улыбается, поглядывая по сторонам. В землянку заходят Шатров и Сомов.
– Весело живете!
– говорит подполковник и обводит строгим взглядом, кажется, вот-вот с его уст слетит команда. Он строен, подтянут, будто собрался на парад и забежал что-то сообщить нам.
Иван уступает Шатрову место у печки:
– Погрейтесь, товарищ подполковник.
– Спасибо. Не замерз. Скажите, кто из вас в Крыму бывал?
Поднимается Шапкин:
– Я.
– Где и когда?
– В поселке Владиславовка. Родился там, но жить почти не жил. Мальчонкой уехал оттуда в Ростовскую область.
– Это и у меня бабушка родилась в Багерово, - хихикает Чупрахин, держа в руках полено.
– Шутки неуместны!
– поворачивается к нему Сомов.
– А вы, товарищ Мухин, где жили?
– спрашивает лейтенант Алексея.