Африканскими дорогами
Шрифт:
Когда же рабочий возвращался домой, вокруг него звучали иные речи. Ему напоминали об обязанностях перед сородичами, рассказывали о том, как успешно были принесены жертвы на могилах предков. Он и сам старательно совершал предписываемые обычаем обряды. После свободы городской жизни он вновь оказывался в ярме традиций.
Конечно, это отнюдь не означало, что между двумя системами мировоззрения стояла глухая стена. Отнюдь нет. Больше того — сама действительность приводила к тому, что в сознании каждого мыслящего человека продолжалась, то становясь напряженнее, то ослабевая, борьба между взглядами архаичными и новыми.
Одной из таких привычек и было обращение к магии.
Среди европейцев, работающих в странах Тропической Африки, нередко можно услышать обычно рассказываемые с иронией истории о вере африканцев в заговор, в талисманы, о странных, временами возмущающих обрядах, совершаемых ими для защиты от сглаза, от колдовства. Но и от иронии рассказчиков и от их негодования часто отдавало изрядным лицемерием.
В ноябре 1973 года мне пришлось смотреть по парижскому телевидению передачу, посвященную… колдунам и ведьмам в современной Франции. Из слов одного из участников, католического священника, я узнал, что при каждом диоцезе имеется выбранный епископом церковнослужитель, которому специально поручается заклинание бесов… Игравший в передаче видную роль журналист рассказывал, что колдуны встречаются по всей стране. Он описывал некоторые подробности из их магического ритуала, и казалось, что дым инквизиционных костров средневековья еще не рассеялся.
В сфере воображения
Когда я задумывался над ролью магии в африканском обществе (а мне часто приходилось сталкиваться с ее различными проявлениями), то понимал, как опасен презрительный и лицемерный европейский подход к этому сложному социальному и культурному явлению. Вместе с тем я многократно убеждался в том, что вера в действенность магических средств переносила пути разрешения и личных и общественных конфликтов в сферу субъективного, в сферу воображаемого.
В Аккре один из моих тамошних друзей объяснял мне страх перед магией:
— Колдовством пытаются повлиять на судьбу близкого человека — родственника, соседа, хорошего знакомого. Самое ужасное заключается в том, что враги действуют против вас в глубокой тайне. Вас неожиданно постигает несчастье — болезнь, тяжелая утрата, и только много времени спустя обнаруживается, что это было результатом скрытой враждебности и действия магических сил. Тогда уже поздно искать защиты.
Магия, ее таинственные обряды использовались помимо попыток повлиять на природу главным образом в сфере сугубо личных отношений между людьми.
В этой связи мне вспоминаются два случая, о которых писал работавший в Уганде этнограф Д. Бетти. Он наблюдал эти истории, будучи в одном из угандийских королевств — Буньоро.
В первом случае магия оказалась в центре семейной драмы.
Служащий управления общественных работ Йоуана отослал свою жену, которую обвинил в измене, к ее родным. Позднее он женился на другой женщине, от которой имел троих детей.
По истечении некоторого времени отвергнутая жена Юдеси вернулась к Йоуане, который простил ее и построил отдельную хижину рядом с собственным домом. Однако вскоре она опять начала ему изменять. Больше того, Юдеси возненавидела своего мужа и обратилась к знахарю за магическими средствами — «бурого».
Однажды, когда Йоуана
Его сестра обратилась к прорицателю, который сообщил ей, что болезнь брата вызвана действиями его первой жены. Но Юдеси с негодованием отвергла эти обвинения и вскоре окончательно ушла из дома мужа. Йоуана через некоторое время полностью ослеп, и в его окружении никто не сомневался в виновности его первой жены.
Второй случай столь же драматичен.
Паоло купил несколько досок, чтобы застелить ими пол в своем доме. Но доски были украдены, а когда их нашли у соседа — Арони, тот нагло заявил, что они принадлежат ему. У Паоло не было свидетелей их покупки, и его обвинения против соседа были отклонены. А еще через несколько дней его дом сгорел дотла.
Тогда Паоло обратился к знахарю. Тот дал ему средство, которое, будучи вылито на месте пожара, вызывало болезнь у поджигателя. Вскоре Арони тяжко заболел. И обращения к знахарям и к европейским врачам ничего не дали, он умер.
В деревне были уверены, что Арони был убит Паоло. Да тот и не скрывал своей роли в смерти соседа. Через несколько недель он был арестован старшиной деревни, и это в момент, когда он готовил магические средства для защиты от мщения сородичей Арони.
Может быть, самое страшное в этих историях — порожденная магией атмосфера всеобщей подозрительности, не требующей особых доказательств, чтобы превратиться в уверенность. Достаточно было серьезного потрясения — засухи, эпидемии, голода, — и в обществе вспыхивала массовая истерия страха перед предполагаемыми источниками зла — колдунами, знахарями, ведунами. Так случалось неоднократно, и архаичное сознание оказывалось совершенно беспомощным в подобные периоды.
Значит ли это, что вообще не существовало механизма для выяснения истины? Нет. В африканских обществах было найдено немало способов определения виновного. В своем большинстве они основывались на том, что все члены общины, племени слепо верили в одно и то же. Малейшая доля скептицизма разрушала эффективность всего механизма.
В средневековой Европе эти способы объединяли под единым названием — «божий суд». Их широко применяли и по всей Тропической Африке.
Испытание ядом, например. У леле, ветви этнической группы конголезских бакуба, обвиняемых из нескольких деревень размещали вместе как бы в загоне, за изгородью. Три дня их кормили только бананами, так как считалось, что они помогают выжить во время испытания. Друзья и родственники обвиняемых находились обычно тут же, стараясь поддержать их дух.
Первыми пробовали ядовитый состав старейшины деревни бахаки, которые таким странным способом доказывали свою «чистоту» — пригодность к проведению испытания. После этого выпивал свою дозу каждый из обвиняемых. Бахаки заставляли их двигаться — бегать или танцевать, считая, что движение помогает желудку отвергать яд. Некоторых начинало рвать, что было добрым признаком.
Другие же реагировали иначе. Они испытывали боль, им хотелось, чтобы их оставили одних. Но бахаки начинали их бить, заставляли бежать, пока те от слабости и изнеможения не падали и не умирали. Смерть, подтверждающая виновность человека, была сразу же Я приговором и наказанием.