Агасфер (Вечный Жид) (том 1)
Шрифт:
– Я готов вас выслушать в качестве такового.
– Всего два дня, как я сюда приехал. Я привез в Париж из России двух молодых девушек, порученных мне их матерью, женой маршала Симона...
– Господина маршала герцога де Линьи?
– с удивлением спросил комиссар.
– Да... Вчера я должен был уехать по делу... и оставил их здесь... Во время моего отсутствия, сегодня утром они исчезли... и я почти убежден, что знаю виновника этого исчезновения...
– Друг мой!
– с испугом воскликнула Франсуаза.
– Ваше заявление
– Похищение людей... быть может, лишение свободы... Вполне ли вы в этом уверены?
– Час тому назад эти девушки были здесь. Повторяю, что их похитили в мое отсутствие...
– Я не хотел бы сомневаться в искренности вашего заявления, но, как хотите, трудно объяснить подобное внезапное похищение... Кроме того, почему вы думаете, что эти девушки не вернутся? Наконец, кого вы подозреваете? Но только одно слово, прежде чем вы сделаете свое заявление. Помните, что вы имеете дело с государственным чиновником: после меня это дело должно перейти в суд... Оно попадет в руки правосудия.
– Именно этого я и желаю... Я несу ответственность за этих девушек перед их отцом. Он может приехать с часу на час, и должен же я оправдать себя перед ним!
– Я понимаю вас, месье... Я только напоминаю вам, чтобы вы не увлеклись необоснованными подозрениями... Если ваше заявление будет сделано, то, быть может, я обязан буду немедленно принять предварительные меры против того лица, которое вы обвиняете... И если вы ошиблись, то последствия для вас будут очень серьезные... Да что ходить далеко!..
– и комиссар с волнением указал на Горбунью.
– Вы видите, что значит иногда ложное обвинение!
– Друг мой... видишь...
– уговаривала мужа Франсуаза, ужасно испуганная решением Дагобера обвинить аббата Дюбуа.
– Умоляю тебя... оставь это дело... не говори больше ни слова!
Но солдат был уверен, что молчание навязано Франсуазе ее духовником и что она действовала по его наущению. И он совершенно твердым голосом заявил:
– Я обвиняю духовника моей жены в том, что он сам лично или в сговоре с кем-либо устроил похищение дочерей маршала Симона.
Франсуаза закрыла лицо руками и горестно застонала; Горбунья бросилась ее утешать.
Комиссар с большим удивлением взглянул на солдата и строго заметил:
– Позвольте... Справедливо ли вы обвиняете человека, облеченного столь высоким саном... духовное лицо? Помните, я вас предупреждал... а тут еще речь идет о священнике... Обдумали ли вы свои слова? Все это чрезвычайно серьезно и важно... Легкомысленное отношение к делу в ваши годы было бы непростительно.
– Помилуйте!
– с нетерпением воскликнул Дагобер.
– В мои годы не теряют еще здравого смысла. Между тем вот что случилось: моя жена - лучшее и честнейшее создание в мире, спросите о ней здесь в квартале, и все это подтвердят... но она очень набожна: вот уже двадцать лет она на все смотрит глазами своего духовника... Она обожает своего сына, любит меня... но важнее сына и меня для нее... ее
– Месье, - прервал комиссар, - я считаю, что эти подробности... слишком личные...
– Они необходимы... вот увидите... Час тому назад я вышел из дому по делу бедной Горбуньи... Когда я вернулся, девушек уже не было... они исчезли... Я спросил жену, на попечение которой я их оставил, где девушки... Она упала передо мной на колени и, заливаясь слезами, заявила: "Делай со мной, что хочешь... но не спрашивай, что сталось с ними... я не могу тебе дать ответа!"
– Правда ли это?
– спросил комиссар, с изумлением взглянув на Франсуазу.
– Ни гнев, ни просьбы, ни угрозы - ничто не подействовало, - продолжал Дагобер.
– На все она мне отвечала с ангельской кротостью: "Я не могу ничего открыть!" Вот поэтому-то, месье, я и утверждаю: личного интереса в исчезновении этих девушек моя жена иметь не может; она полностью во власти своего духовника; она действует несомненно по его приказанию и служит орудием в его руках; поэтому виноват во всем он один.
Пока Дагобер говорил, полицейский чиновник внимательно наблюдал за Франсуазой, которая горько плакала, опираясь на Горбунью. После минутного раздумья комиссар подошел к жене Дагобера и сказал:
– Вы слышали, мадам, заявление вашего мужа?
– Да.
– Что вы можете сказать в свое оправдание?
– Позвольте!
– воскликнул Дагобер.
– Я не обвиняю свою жену!.. Я не о ней говорил, а об ее духовнике!
– Вы обратились к должностному лицу, и ему решать, как следует действовать... Еще раз, мадам, что вы можете сказать в свое оправдание?
– Увы! Ничего!
– Правда ли, что ваш супруг поручил вам этих девушек в свое отсутствие?
– Да!
– Правда ли, что на его вопрос, где они, вы ответили, что не можете ничего ему сообщить по этому поводу?
Казалось, комиссар ожидал ответа Франсуазы на последний вопрос с некоторого рода беспокойным любопытством.
– Да, месье, - ответила та с обычной простотой и наивностью, - я ответила так моему мужу.
Комиссар не мог удержаться от выражения горестного изумления.
– Как, мадам! На все просьбы... на все настояния вашего мужа... вы не могли дать другого ответа? Как! вы отказались что-либо пояснить? Но это невозможно... это абсолютно невероятно...
– Однако это правда!
– Но что же случилось с этими девушками, которых вам поручили?
– Я ничего не могу сказать по этому поводу... Если уж я не ответила моему бедному мужу, то, естественно, никому другому не отвечу!
– Видите, разве я не прав?
– вмешался Дагобер.
– Разве может говорить таким образом женщина добрая, честная, разумная до этого времени, готовая на всякого рода самопожертвования?.. Разве это естественно? Повторяю, главную роль тут играет духовник! Надо решительно и быстро принять меры... тогда все выяснится, и, быть может, мне будут возвращены мои бедные девочки!