Агасфер (Вечный Жид) (том 2)

Сэ Эжен

Черты Самюэля ясно свидетельствовали о его чисто восточном происхождении - желтоватый, матовый цвет кожи, горбатый нос, подбородок, опушенный небольшою седой бородой, выдающиеся скулы, резко оттенявшие провалы морщинистых щек, умное и тонкое выражение лица. Лоб Самюэля был высок, широк и выражал прямоту, правдивость и твердость, а его глаза, блестящие и черные, как у арабов, отличались ласковым и в то же время проницательным взглядом.

Его жена, на пятнадцать лет моложе мужа, была высока ростом и одета во все черное. Гладкий чепец из накрахмаленного батиста, напоминавший покроем строгий головной убор голландских матрон, обрамлял бледное и суровое лицо, в молодости отличавшееся редкой

и гордой библейской красотой. Несколько глубоких морщин на лбу, - следствие почти всегда нахмуренных седых бровей, - говорили, что эта женщина часто испытывала глубокую печаль. И в настоящую минуту лицо Вифзафеи также указывало на невыразимое страдание: глаза ее остановились, голова опустилась на грудь, а рука, в которой она держала маленькую записную книжку, упала на колени. Другой рукой она судорожно сжимала висевший на шее сплетенный из черных, как смоль, волос, толстый шнурок с большой четырехугольной золотой ладанкой, с лицевой стороны которой была вставлена хрустальная пластинка, за ней виднелся, как в особого рода раке, кусочек полотна, сложенного вчетверо и запачканного чем-то красным, как будто давно запекшейся кровью.

После минутного молчания, написав несколько строк в своем реестре, Самюэль громко прочитал написанное:

"Пять тысяч австрийских банкнотов, по тысяче флоринов. Число: 19 октября 1826 года".

Затем он поднял голову и, обратясь к жене, спросил:

– Так, Вифзафея? Вы проверили по книжке?

Вифзафея не отвечала.

Самюэль взглянул на нее и, видя ее подавленное состояние, спросил с нежной тревогой:

– Что с вами, Боже мой, что с вами?

– 19 октября 1826 года...
– медленно произнесла она все с тем же остановившимся взором и продолжая сжимать волосяной шнур.
– Роковое число, Самюэль... роковое для нас... Этим числом помечено последнее письмо, полученное нами от...

Но продолжить Вифзафея не смогла; она застонала и закрыла лицо руками.

– Да... я вас понимаю!
– продолжал старик взволнованным голосом: - Отец может забыться среди важных забот, но, увы, сердце матери вечно помнит!

И, бросив перо, Самюэль склонил голову на руки, опираясь локтями о стол.

Вифзафея, как бы упиваясь горестными воспоминаниями, продолжала:

– Да... в этот день... сын наш, наш Авель, написал нам последнее письмо из Германии, уведомляя о помещении капитала согласно вашему указанию... Он прибавил, что едет в Польшу для другой денежной операции...

– И в Польше... его ждала смерть мученика!
– продолжал дальше Самюэль.
– Без всякого повода, без доказательств, так как в обвинении не было и тени правды, ему приписали организацию контрабанды... Русское правительство поступило с ним так же, как оно поступает с нашими братьями в этой стране жестокой тирании: присудило его к ужасной пытке кнутом, не принимая ничего во внимание... К чему выслушивать еврея?.. Что такое еврей?.. Существо, стоящее еще ниже крепостного крестьянина!.. Не упрекают ли евреев в этой стране во всех пороках, неизбежно вытекающих из унизительного рабства, в котором их там держат! Еврей, умирающий под палкой! Стоит ли об этом беспокоиться?

– И наш бедный Авель, такой кроткий, честный, умер под кнутом... от боли и стыда...
– сказала Вифзафея, вся дрожа.
– Один из наших польских братьев с трудом получил позволение его похоронить... Он отрезал его чудные черные волосы... И эти волосы да кусочек полотна, пропитанный кровью нашего сына... вот все, что осталось нам от него...

И бедная женщина принялась судорожно целовать волосяную цепочку с реликвией.

– Увы!
– сказал Самюэль, отирая слезы, заструившиеся при этом мучительном воспоминании.
–

Отец наш, Господь Бог, отнял у нас сына только тогда, когда приблизился час окончания долга, который верно выполнялся нашим родом в течение полутораста лет... К чему теперь продолжать существование нашей семьи на земле?
– с горечью прибавил он.
– Разве наш долг не исполнен?.. Разве в этой кассе не заключается королевское богатство? Разве завтра потомки благодетеля моего предка не вступят в дом, замурованный сто пятьдесят лет тому назад?

При этом он с грустью повернул голову к окну, из которого виден был дом.

В этот момент начала заниматься заря.

Луна закатилась. Бельведер крыши и трубы вырисовались черными пятнами на звездном небе.

Вдруг Самюэль побледнел, вскочил и, указывая жене на дом, воскликнул дрожащим голосом:

– Вифзафея!.. опять семь блестящих точек... как было тридцать лет тому назад... Смотри... смотри...

Действительно, все семь круглых отверстий, расположенных в виде креста в свинцовой покрышке бельведера, загорелись ярким светом, как будто кто-то осветил их изнутри замурованного дома.

2. ДЕБЕТ И КРЕДИТ

В течение нескольких минут Самюэль и Вифзафея оставались неподвижными, взволнованно и со страхом созерцая семь блестящих точек, сиявших на бельведере в последние моменты ночной мглы, между тем как бледно-розовый тон горизонта за домом уже возвещал о приближении рассвета. Самюэль первый прервал молчание и, проведя рукой по лбу, заметил жене:

– Под влиянием печали, причиненной воспоминаниями о нашем бедном ребенке, мы забыли, что в этом явлении нет ничего страшного для нас.

– Что вы хотите этим сказать, Самюэль?

– Разве мой отец не предупреждал нас об этом? И он и дед через определенные промежутки времени видели этот свет несколько раз.

– Да... но они тоже не могли объяснить причину этого света...

– Мы должны думать о ней, что думали и дед и отец, - что существует потайной ход, неизвестный в те времена, как и теперь, и которым пользуются те, кто должен, быть может, исполнить какой-нибудь таинственный долг в этом доме... Во всяком случае, отец предупреждал, чтобы меня не тревожили эти странные явления, которые за тридцать лет повторяются во второй раз...

– Но все-таки, Самюэль, это пугает, как нечто сверхъестественное.

– Время чудес миновало, - сказал еврей, меланхолически покачав головой.
– Очень многие жители старинных домов в этом квартале имеют подземные ходы, соединяющие их с отдаленными местами, доходящие до самой Сены и до катакомб... Несомненно, что в этом доме имеется подземный ход, в который изредка проникают какие-то люди.

– Но почему бельведер освещается таким образом?

– По плану дома видно, что бельведер служит фонарем для большого траурного зала, как его называют, помещающегося на первом этаже. Чтобы проникнуть в эту комнату, где царит полнейший мрак вследствие того, что все окна заделаны, необходимо зажечь огонь... а в этом траурном зале, говорят, собраны очень странные, очень страшные вещи...
– прибавил еврей вздрогнув.

Вифзафея внимательно наблюдала за семью светящимися точками, блеск которых смягчался по мере того, как становилось светлее.

– В таком случае тайна объясняется очень просто, - сказала жена старика.
– Впрочем, подобное явление в такой знаменательный для семьи Реннепонов день не должно нас удивлять...

– Принимая во внимание, что в течение полутораста лет этот свет появлялся несколько раз, по всей вероятности, еще какая-нибудь семья, кроме нашей, из поколения в поколение должна выполнять какую-то таинственную обязанность в доме, - прибавил Самюэль.