Агасфер (Вечный Жид) (том 2)

Сэ Эжен

Еврей молча поклонился.

– Да вы, дорогой, глухи, что ли?
– крикнул ему писец в самое ухо.

– Нет, месье!
– мягко улыбаясь, отвечал Самюэль, а затем, указывая на дом, прибавил: - Вот замурованная дверь, которую надо открыть... затем надо вынуть железные ставни и снять свинцовые листы, которыми заделано второе окно с правой стороны.

– Почему бы не открыть всех окон?
– спросил писец.

– Потому, что таково было приказание, полученное мною.

– От кого же оно было вами получено?

–

От моего отца, сударь... а ему передал это приказание мой дед, получивший его от самого хозяина... Когда я не буду здесь больше хранителем и дом перейдет к новому владельцу, пусть он делает тогда, что хочет.

– В добрый час!
– заметил весьма удивленный писец.
– За работу, братцы, разбирайте замурованную дверь и открывайте указанное окно, - прибавил он, обращаясь к рабочим.

Едва каменщики принялись за дело под наблюдением писца, к воротам подъехала карета, и в дом на улице св.Франциска вошел Роден в сопровождении Габриеля.

3. НАСЛЕДНИК

Родену и Габриелю отворил ворота Самюэль.

Роден обратился к нему с вопросом:

– Вы, сударь, хранитель этого дома?

– Да, - отвечал Самюэль.

– Господин аббат Габриель де Реннепон, - сказал Роден, указывая на своего спутника, - один из потомков семейства Реннепон.

– Ах! тем лучше!
– невольно проговорил еврей.

Ангельское лицо Габриеля поразило его. В небесном взоре молодого священника, на его бледном, чистом челе, украшенном уже ореолом мученичества, ясно выражались благородство и спокойствие души.

С любопытством, полным интереса и симпатии, смотрел Самюэль на Габриеля, но, чувствуя, что долгий осмотр может быть неприятен молодому человеку, он заговорил, обращаясь к нему:

– Нотариус не может явиться раньше десяти часов, господин аббат.

Габриель с удивлением посмотрел на него и спросил:

– Какой нотариус?

– Отец д'Эгриньи вам это объяснит, - торопливо вмешался в разговор Роден и, обращаясь к Самюэлю, прибавил: - Мы приехали несколько рано... где нам можно подождать нотариуса?

– Если вам будет угодно пожаловать ко мне, - сказал Самюэль, - то я сейчас вас проведу...

– Благодарю вас.

– Тогда прошу за мной.

И через несколько минут молодой священник и социус в сопровождении Самюэля вошли в одну из комнат первого этажа, занимаемую им в здании, выходившем на улицу, но окна которого были обращены на двор.

– Сейчас должен сюда прибыть господин аббат д'Эгриньи, опекун месье Габриеля, - сказал Роден.
– Не будете ли вы добры проводить его к нам?

– Непременно, - сказал Самюэль уходя.

Социус и Габриель остались одни.

Лицо молодого миссионера, всегда выражавшее обаятельное благодушие, придававшее ему нечто трогательное, было исполнено теперь печали, строгости и решимости. Роден, не видавший Габриеля несколько дней, был серьезно

озабочен переменой, какую он нашел в нем. Поэтому он всю дорогу молча наблюдал за ним. Молодой священник был, по обыкновению, в черной рясе, и прозрачная бледность лица еще более бросалась в глаза. Когда еврей вышел, он обратился к Родену и твердо произнес:

– Сообщите ли вы мне, наконец, почему я несколько дней не имел возможности переговорить с его преподобием отцом д'Эгриньи и почему для беседы со мной он выбрал этот дом?

– Я не могу ответить на эти вопросы, - холодно сказал Роден.
– Его преподобие не замедлит, вероятно, с приездом и выслушает вас. Могу заметить одно: его преподобие не менее вас интересуется этим свиданием, а выбор дома зависел от того, что вам необходимо было быть здесь сегодня исходя из ваших интересов... Вы это хорошо сами знаете... хотя и изобразили удивление, когда сторож говорил о нотариусе...

При этих словах Роден испытующим и тревожным взглядом уставился на Габриеля, лицо которого ничего, кроме изумления, не выражало.

– Я вас не понимаю, - отвечал он Родену.
– Зачем мне надо быть здесь сегодня?

– Не может быть, чтобы вы этого не знали!
– сказал Роден, продолжая внимательно наблюдать за Габриелем.

– Повторяю вам, сударь, что я ничего не знаю!
– воскликнул Габриель, почти оскорбленный настойчивостью социуса.

– А зачем же приходила к вам вчера ваша приемная мать? Почему вы позволили себе принять ее без разрешения отца д'Эгриньи? Я узнал об этом сегодня утром. Она разве ничего не говорила вам о бумагах, найденных при вас, когда она приняла вас к себе в дом?

– Нет, - сказал Габриель.
– Я знаю, что эти бумаги были отданы духовнику моей приемной матери, от него они перешли к отцу д'Эгриньи, и с тех пор я о них слышу в первый раз от вас сегодня.

– Итак, вы утверждаете, что Франсуаза Бодуэн приходила к вам вчера не по поводу этих бумаг?
– упрямо допытывался Роден, подчеркивая слова.

– Вы уже во второй раз выражаете сомнение в правдивости моих слов, тихо ответил молодой священник, сдерживая нетерпение.
– Уверяю вас, что я говорю правду!

"Нет, он ничего не знает!" - подумал социус, которому была известна искренность Габриеля.

– Я вам верю, - продолжал он.
– Мне пришло это на ум потому, что я не мог понять, как вы могли нарушить приказание преподобного аббата д'Эгриньи относительно полного уединения, в котором вы должны были находиться все это время... при этом всякая возможность сообщения с внешним миром исключалась... Кроме этого, вы позволили себе даже закрыть свою дверь, хотя наши двери должны быть всегда приоткрыты для облегчения взаимного наблюдения. Я только и мог себе объяснить серьезное нарушение дисциплины крайней необходимостью важного разговора с вашей приемной матерью.